Социалистическое государство, вынужденное соприкасаться с сексуальной коммерцией, заняло непримиримую позицию по отношению к потенциальным ее потребителям. В дореволюционной России законодатель тоже, конечно, не поощрял развитие проституции, но относился к ней «терпимо». Действовавшая система социальной реабилитации «падших женщин» гарантировала некие права проституток при условии легализации их занятий. Одновременно потребитель сексуальных услуг имел медицинские гарантии при контактах с женщинами, состоявшими на врачебно-полицейском учете.
Логично предположить, что в советской действительности, когда потребителям проституции юридически отказывали в каких-либо правах, женщина, вовлеченная в сексуальную коммерцию, могла рассчитывать на некие привилегии, позволявшие вернуться к нормальной жизни. Действительно, в годы военного коммунизма ряд врачей-венерологов по примеру Врачебно-полицейского комитета попытались развернуть реабилитационные мероприятия, направленные на социальную адаптацию проституток, желающих порвать со своими занятиями. В конце 1919 года появился центральный орган, занявшийся медико-социальными проблемами «продажной любви», – межведомственная комиссия по борьбе с проституцией. В декабре 1922 года был опубликован циркуляр ВЦИК, положивший начало государственной благотворительной помощи проституткам во всероссийском масштабе. В Москве появился Центральный совет по борьбе с проституцией во главе с народным комиссаром здравоохранения Николаем Семашко.
Самой ощутимой благотворительной инициативой стало налаживание медицинской помощи женщинам, страдавшим венерическими заболеваниями. Первые бесплатные вендиспансеры появились в 1923–1925 годах. Особой известностью пользовалось учреждение, открытое в Ленинграде на базе знаменитой Калинкинской больницы. В 1927 году повсеместно стал претворяться в жизнь циркуляр Центрального совета об организации трудовых профилакториев при вендиспансерах. Первое такое учреждение появилось в Москве в конце 1924 года. Женщины приходили сюда добровольно. Их обеспечивали бесплатным жильем, питанием, предоставляли возможность вылечиться от сифилиса, гонореи и других болезней. Решившая порвать со своим ремеслом проститутка могла находиться в профилактории полгода, затем ее трудоустраивали – в основном на фабрики и заводы. С 1927 года лечебно-трудовые профилактории начали возникать повсеместно. Однако благотворительная деятельность при отсутствии законодательства, квалифицировавшего признаки поведения женщины как проститутки, привела к тому, что в погоне за льготами некоторые безработные или просто малообеспеченные особы выдавали себя за «жриц любви». В Ленинграде весной 1929 года из 15 заявлений с просьбой о размещении в лечебно-трудовом профилактории 7 были отклонены ввиду того, что у их подательниц «признаков проституции нет»
617.
Деятельность профилакториев расширялась. Но статус таких лечебно-воспитательных учреждений на рубеже 1920–1930‐х годов начал меняться: медиков в их руководстве постепенно вытесняли партийные функционеры. Самый яркий пример этого процесса – история, которую мне удалось реконструировать на основе находок в фондах Музея Кирова. С весны 1929 года лечебно-воспитательным заведением для проституток в Ленинграде стала заведовать жена главы городских коммунистов Кирова – Мария Маркус. Ранее нигде не работавшая и, судя по всему, психически нездоровая женщина проявляла завидное рвение. Она задерживалась в профилактории до глубокой ночи, и Киров часто заезжал за ней на машине. Он явно потворствовал занятиям жены. Под непосредственным контролем Кирова в октябре 1929 года Ленинградский обком ВКП(б) принял специальное решение «О борьбе с проституцией», на основании которого контингент профилактория был расширен до 300 человек. Впоследствии предполагалось довести число пациенток до 1000! Такая гигантомания, вполне созвучная с «громадьем» общего плана построения социализма, полностью исключала сугубо индивидуальный подход к женщинам, решившим стать на путь исправления и желавшим излечиться от венерических заболеваний. Наилучшим приемом работы с контингентом профилактория, судя по воспоминаниям бывшего дезинфектора учреждения Дмитрия Шамко, Маркус считала «большевистское слово и примеры из жизни революционеров». Она старалась вовлечь подопечных в активную политическую жизнь: демонстрации, митинги, собрания. 1 мая 1929 года она даже вышла во главе колонны профилактория на манифестацию. Однако эти приемы воспитания, не содержавшие никаких медико-реабилитационных элементов, не принесли плодов. Бывших проституток явно раздражали увещевания Маркус, особы немолодой, кроме того принадлежавшей к элитарным слоям большевистского общества. Это приводило к эксцессам, пациентки профилактория скандалили, вели себя вызывающе, нередко пьянствовали
618. Маркус, конечно, не была готова к подобным ситуациям ни эмоционально, ни профессионально. Летом 1930 года в Ленинград приехал Григорий Орджоникидзе. Под его давлением супруга Кирова покинула профилакторий, работа в котором сильно расшатала ее психическое здоровье.
В 1920‐х годах, которые можно назвать своеобразной «советской эрой милосердия», были и попытки возродить некоторые формы общественной благотворительности. В сентябре 1929 года один из постоянных авторов журнала «Вестник современной медицины» заявил: «Мы в конце концов приходим к единственному выходу – необходимости создания общества, имеющего целью борьбу с проституцией»
619. В некоторых городах при фабрично-заводских профсоюзных и комсомольских организациях появились ячейки по борьбе с проституцией. В них записывали всех подряд на основе так называемого коллективного членства. В Ленинграде, согласно постановлению бюро секретариата обкома ВКП(б) от 7 октября 1929 года, было решено «привлечь к борьбе с проституцией широкую пролетарскую общественность и, главное, рабочую молодежь»
620. На молодых людей возлагалась обязанность выслеживать женщин, торговавших собой, и направлять их в трудовые профилактории. Попытки мобилизовать обычных людей на борьбу с проституцией оказались неэффективными. Работа государственной благотворительности – лечебно-трудовых профилакториев для проституток – оказалась более действенной. В Москве в 1926 году после пребывания в профилакториях города к прежнему ремеслу вернулось всего 35% женщин. В дореволюционной России эта цифра была вдвое больше
621. В 1929 году лечебно-трудовые профилактории имелись уже в 15 городах страны. Но к этому времени советское милосердие начало претерпевать серьезные изменения. Филантропия уступила место репрессивной политике.
Летом 1929 года, после принятия постановления ВЦИК и СНК РСФСР «О мерах по борьбе с проституцией», начался явный переход к насильственному уничтожению института «продажной любви». В документе, конечно, перечислялись и социально-реабилитационные мероприятия, направленные на «усиление охраны труда женщин, создание условий для получения ими квалификации, обеспечения работой» и т. д. Но важнее была идея постановления о необходимости «приступить в 1929–1930 году к организации учреждения трудового перевоспитания для здоровых женщин, вовлеченных в проституцию или стоящих на грани таковой (трудовые колонии, мастерские, производственные мастерские и пр.)»
622. Подозреваемых в занятиях проституцией женщин отправляли в подобные заведения принудительно, во внесудебном порядке. Это был мощный и, что самое важное, законодательно закрепленный удар по советскому милосердию.
