Исторически значимыми могут быть и вещи, принадлежащие обыкновенным людям и хранящиеся у многих в домах. Написал же блестящую книгу челябинский историк Игорь Нарский, используя фотоархив своих родственников
629. К вещам, особенно личным, бытовым, как к источникам сведений о прошлом, исследователи российской истории ХХ века обращаются нечасто. Я, имея опыт работы в музее, к вещам отношусь трепетно. И не зря. Помню, какое сильное впечатление произвел на аудиторию лектория «Теория моды» в МАММ (Мультимедиа-арт-музей, Москва) лоскуток советского капрона персикового цвета, отрез которого в 1956 году мои родители подарили бабушке. От блузочки, которую по причине прозрачности носили только под жакет, остался шарфик. Его легкая приятная шершавость поразила молодых дизайнеров. Они думали, что советские женщины на рубеже 1950–1960‐х годов надевали на себя нечто колючее и трещащее. Ничего подобного: первый капрон был довольно мягким, напоминал на ощупь шифон, но не мялся. В общем, историки, не выкидывайте старые вещи. При должной изворотливости ума все пойдет в дело.
Салфетки в виде кленовых листьев. Конец 1950-х годов. Личный архив Н. Б. Лебиной
Я бережно храню вышивки, сделанные моей бабушкой Екатериной Ивановной Чирковой, урожденной Николаевой. Это трогательные салфетки в форме кленовых листьев, столовые дорожки, украшенные гроздьями черной и красной смородины, подушка с декором из подсолнухов и, наконец, расшитая букетами фиалок скатерть с ручной мережкой.
Вышитая гладью скатерть. Конец 1950-х годов. Личный архив Н. Б. Лебиной
Образцы швов и отделок. Конец 1950-х – начало 1960-х годов. Личный архив Н. Б. Лебиной
Было еще и изготовленное ко дню моего десятилетия в 1958 году белое полотняное платье, на котором тоже красовались нежные лилово-фиолетовые цветы. Бабушка предпочитала вышивать гладью, и так искусно, что на обратной стороне трудно найти узелки. Все эти изящные, винтажные, как теперь принято говорить, вещицы были сделаны во второй половине 1950‐х. Конечно, бабушкино вдруг возникшее стремление к рукоделию проще всего объяснить тем, что она в 1955 году вышла на пенсию. Кроме того, за вышивкой было легче скоротать ночные ожидания деда с работы. Сыщик с довоенным стажем, подполковник милиции, в 1950‐х годах он возглавлял отдел Уголовного розыска Управления милиции Ленинградской области. О непростой судьбе деда Израиль Меттер в конце 1950‐х годов написал повесть «Алексей Иванович»
630. Служба деда была «и опасна, и трудна». Вышивка – занятие, требующее сосредоточенности, – успокаивала бабушку, а салфеточки становились украшением дома.
Не менее ценную коллекцию отдала мне в безвозмездное пользование моя школьная подруга Елена Павловна Охинченко. У нее сохранились альбомы с так называемыми образцами швов, а также многочисленные книги по рукоделию, ставшие уже библиографической редкостью.
Как историк быта с большим стажем, я прекрасно понимаю, что в каждом предмете, будь то вещь или текст, скрыт глубокий социальный смысл. Он связан не только с традициями и спецификой частной жизни, но и во многом определяется суждениями власти. Ощутимо это и в руководствах по рукоделию, и в самом хенд-мейде советской эпохи.
В 1920–1930‐х годах государственные структуры, строившие в России новый быт, спокойно относились к традиционным женским занятиям – самостоятельному пошиву платья, его ремонту, а также декорированию. В условиях перманентного товарного голода женщины Страны Советов шили, вязали и вышивали «по умолчанию». Это касается не только сельского населения, но и горожан. По данным известного социолога и статистика академика Станислава Густавовича Струмилина, в декабре 1923 года по будним дням служащие занимались починкой и шитьем одежды в течение 0,9 часа, а рабочие – 0,7 часа
631. На развлечения они отводили значительно меньше времени. Много сил отнимала и переделка одежды. Именно эту стратегию выживания в годы нэпа вынуждена была использовать Антонина, юная героиня написанного в начале 1930‐х годов романа Германа «Наши знакомые»: «Ей долго не спалось. Стараясь надышать под одеяло, чтобы скорей согреться, она думала о том, как привести в порядок свое выцветшее, короткое и вытертое пальто… Вата в пальто сбилась, подкладка протерлась, какие-то дрянные лошадиные волосы то и дело вылезали наружу. „Если кожей обшить по краям, – думала Антонина, – такой не очень толстой или даже тоненькой кожей… А что, если не кожей? – внезапно подумала она. – А что, если воротник сделать ну хоть бы из барашка, тогда ту материю, что на воротнике, можно на обшлага пустить и так придумать обшлага, чтобы они клапанами заходили на локти, получится красиво, пожалуй…“»
632 Характерной чертой внешнего облика горожан были перешитые вещи, чаще всего дореволюционная одежда. Даниил Гранин писал о временах своего детства: «Вещи в ту пору жили долго, многие дремали в сундуках, пересыпанные нафталином. В начале лета их вынимали, вывешивали во двор проветриваться. Мы, дети, сидели возле них, стерегли. Чего там только не висело: тулупы, шали, шелковые платья, френчи, будто мода ничего не могла сделать с этими прочными сукнами, бостонами, плюшами, чесучовыми пиджаками, габардиновыми плащами»
633. В первоначальном виде носить эти вещи было уже невозможно, они не соответствовали новому жизненному темпу города. Конечно, перешивкой и «перелицовкой» занимались и профессиональные портные, но, как правило, за хорошее вознаграждение. Выгоднее было переделать нечто старенькое самим. К тому же «профессионалы» не любили возиться со старьем и предпочитали шить из новых полноценных тканей, достать которые было не так просто. Для решения проблемы элегантности советские женщины нередко использовали экзотические вещи. Лиля Брик в 1920 году сшила себе пальто из «портьеры с бахромой», а в 1925 году с удовольствием мастерила платья из ситцевых русских платков. Изделия она украшала экзотическими самодельными пуговицами из ракушек
634. Обшивала свое семейство и мать будущей эмигрантки, позднее профессора русского языка и литературы в Университете штата Айова Елены Скрябиной. В 1920‐х годах семья члена царской Государственной думы пыталась как-то приспособиться к условиям советской жизни. Именно тогда знакомые и посоветовали заняться шитьем на заказ. «До сего времени мама, – вспоминала Скрябина, – шила только на меня, но мои туалеты в детстве славились своим изяществом. Теперь был большой недостаток в хороших портнихах. Женщины опять начали хорошо одеваться». Первой клиенткой новоявленной портнихи была «каменная баба», женщина квадратная, толстая и некрасивая. «Но что делать? – писала мемуаристка. – Нельзя было сразу отказать, когда еще другой клиентуры не было. Мать взялась за работу, и, ко всеобщему удивлению, на толстой Агафье платье выглядело даже довольно прилично»
635.
