– Я все что угодно могу танцевать, – лепетала Нина, – вот увидите, все что угодно. И липси, и вальс-гавот и даже, – она шепнула мне на ухо, – рок-н-ролл…
– За рок-н-ролл дают по шее, – сказал я
732.
И все же жизнь рока на советских танцевальных площадках была недолговечной: танец требовал хорошей физической подготовки, так как включал сложные, почти акробатические элементы. Рок-н-ролл быстро переместился в сферу профессионального, спортивного исполнения. Следующим фаворитом 1960‐х годов стал твист, который, несмотря на свое американское происхождение, быстро вписался в советский культурный контекст. В стиле твиста были написаны произведения советских композиторов Андрея Петрова и Арно Бабаджаняна. О знаковости танца говорит и лингвистическая ситуация. Языковеды зафиксировали появление в языке хрущевского времени глагола «твистовать» и прилагательного «твистовый»
733. Властные и идеологические структуры СССР, наверное, устраивало то, что твист не предполагал парного исполнения, а следовательно, прямого телесного контакта партнеров, как, например, в танго. Во всяком случае, этот танец не запрещался на танцевальных площадках середины 1960‐х годов. Иногда, правда, в публичном пространстве еще могли сделать замечание за «извращение рисунка танца». Эту ситуацию зафиксировал Аксенов в повести «Пора, мой друг, пора» (1963):
А администратор уже сделал «стойку». Он высмотрел несколько жертв в толпе танцующих, но больше всех его волновала белобрысая парочка молокососов… Одернув пиджак, он строго подошел к этой паре и произнес: <…>
– Подвергаетесь штрафу за извращение рисунка танца…
Зал «извращал рисунок танца» целиком и полностью. Мало кто обратил внимание на эту сцену: все привыкли к проделкам администратора, никогда нельзя было сказать, на кого падет его выбор
734.
Однако это была местная инициатива. Авторы очерков по истории ленинградской организации ВЛКСМ, написанных в 1968 году, констатировали новые тенденции контроля за танцами: «35–40 тысяч юношей и девушек Ленинграда (в середине 1960‐х. – Н. Л.) посещали танцевальные площадки. Одно время довольно распространено было мнение, что здесь главное – не допускать исполнения „не наших танцев“. Но административные запреты приносили мало пользы. Комсомольцы решили, что, прежде чем осуждать часть молодежи за дурной вкус и плохую манеру исполнения, нужно помочь ей научиться красиво танцевать. Так возник молодежный совет по современному бальному танцу при горкоме ВЛКСМ как методический центр по воспитанию хорошего вкуса и пропаганде лучших танцев»
735.
Действительно, на рубеже 1960–1970‐х годов в СССР «твистовали» все. В моем семейном архиве есть фотографии твиста на пляже во время путешествия на теплоходе по Волге и Дону летом 1965 года.
Да, как молоды мы были. Но одновременно стоит вспомнить строчки Андрея Вознесенского: «В твисте и в нервозности / Женщины – вне возраста». Стихотворение «Общество на ремонте» написано в 1967 году. Тогда казалось, что брежневский режим лишь «подремонтирует» раздражающие огрехи хрущевских реформ. Но выяснилось, что «ремонт» чреват неосталинизмом. А пока в 1967 году симпатичная троица – Трус (Георгий Вицин), Балбес (Юрий Никулин) и Бывалый (Евгений Моргунов) – из фильма Леонида Гайдая «Кавказская пленница, или Новые приключения Шурика» предлагала рецепт обучения твисту: «Носком правой ноги вы давите окурок вот так: оп-оп-оп-оп-оп-оп. Второй окурок вы давите носком левой ноги. А теперь оба окурка вы давите вместе: оп-оп-оп»
736. Конечно, западное происхождение твиста раздражало власть. Исследователь Игорь Нарский отмечает, что критика «буржуазных танцев» и в позднем СССР «могла приобретать обертоны разоблачения внутренних врагов»
737. И все же к началу 1980‐х – времени зарождения дискотек – нормализующие действия власти на советских танцполах сводились к пресечению хулиганства и драк. Танцы больше не преследовались за «эротику»: ее уже было немало и в кино, и в быту – в контексте общемировой сексуальной революции.
Твист на пляже. 1965. Личный архив Н. Б. Лебиной
Уплотнение
Жилищный передел: правовые и эмоциональные аспекты
В большинстве толковых словарей русского слово «уплотнение» трактуется примерно так: «Действие по знач<ению> глаг<ола> „уплотнить“ – „уплотнять“ и состояние по знач<ению> глаг<ола> „уплотниться“ – „уплотняться“. Уплотнение рабочего дня. Уплотнение почвы»
738. В «Толковом словаре языка Совдепии» формулировка несколько расширена. Интересующее нас понятие рассматривается как «заселение (жилплощади) более плотно, бóльшим количеством жильцов»
739. Выраженной советскости в этой фразе узреть невозможно – а ведь слово «уплотнение» приводило в трепет городского обывателя, пожалуй, на протяжении всей истории Cоветского государства. Для понимания ситуации важна дефиниция из «Малой советской энциклопедии» конца 1920‐х – начала 1930‐х годов: «УПЛОТНЕНИЕ, право жилищных органов Союза ССР переселять граждан из одного помещения в другое в целях более равномерного распределения жилой площади, занимаемой жильцами, и доведения ее до жилищной санитарной нормы»
740. Таким образом, уплотнение можно рассматривать как некий государственный инструмент, используемый для решения жилищных проблем властным путем.
Фетишем социальной политики советской власти была идея справедливого распределения материальных благ, в число которых входила и недвижимость. Большевики явно тяготели к «жилищному переделу», применяя на деле тезис, выдвинутый Энгельсом еще в 1872 году. По мнению классика марксизма, «помочь устранению жилищной нужды можно немедленно путем экспроприации части роскошных квартир, принадлежащих имущим классам, и принудительным заселением остальной части»
741. Весной 1917 года в «Письмах из далека» Ленин высказал мысль о необходимости использовать дворцы и квартиры, «оставленные царем и аристократией, чтобы не стояли зря, а дали приют бескровным и неимущим»
742. Менее чем за месяц до захвата власти, в самом конце сентября 1917 года, в статье «Удержат ли большевики государственную власть?» он описал процедуру раздела недвижимого имущества:
