Однажды три женщины, взяв детей, отправились к реке. У реки две женщины сказали третьей: «Брось ребенка в воду, своих детей мы уже бросили». На самом же деле они спрятали детей под дерево. Женщина бросила своего ребенка в воду, и крокодил проглотил его. Тогда они стали смеяться над ней: «Мы обманули тебя!» Тогда мать взобралась на дерево и сказала: «Я хочу подняться еще выше», и дерево стало расти, пока не достигло неба. Там она встретила леопардов, которые спросили: «Куда ты?», и она рассказала им, что хочет вернуть ребёнка. Она была добра к ним, и они показали ей дорогу к деревне Мулунгу. Мулунгу был всемогущ: он призвал к себе крокодила и вернул женщине её ребенка. Женщина взяла ребенка и спустилась вниз, к своему дому. Её подруги, услышав о случившемся, немедленно побросали своих детей в воду и залезли на дерево. Но они дерзко разговаривали с леопардами и даже осыпали их бранью. Затем они пришли к Мулунгу. «Чего вы хотите?» – спросил он. Женщины сказали: «Мы бросили своих детей в воду». – «Что же заставило вас сделать это?» – спросил Мулунгу. Женщины скрыли истинную причину своего поступка и ответили: «Ничего». Но Мулунгу сказал: «Это ложь. Вы обманули свою подругу, а теперь вы лжете мне». Мулунгу взял калебас с молнией и сказал: «Ваши дети здесь». Женщины взяли калебас, который вдруг издал ужасный звук, похожий на выстрел из ружья, и они умерли.
Не только в «трикстерском» цикле, но и в других сюжетах африканская сказка может удивить своей жестокостью. Наказанием за любую провинность, за поражение в состязании, за малейшую оплошность является смерть, не более и не менее. Злые силы стремятся не отнять и не обмануть, а убить. В результате торжества справедливости никто не проучит, не переубедит и не прогонит злодея – наказание может быть только смертельным. Даже за добро не всегда воздаётся добром, что ярко демонстрирует сказка южноафриканских тонга о женщине и лесном младенце.
Одна женщина обнаружила в лесу маленького ребёнка, собиравшего ягоды с дерева. Она решила, что ребёнок потерялся, сжалилась над ним, посадила на спину и принесла домой. Но когда она вошла в хижину и хотела усадить ребёнка у огня, чтобы тот согрелся, она не смогла снять его со спины. Соседи поняли, что это вовсе не ребёнок, а дух, и послали за шаманом, который бросил кости и сразу всё понял. Жители деревни решили, что женщина должна отнести ребенка туда, где нашла. Хранитель леса, сурово отчитав женщину, принес в жертву от её имени белого петуха, умоляя духов смилостивиться над ней: «Она сделала это не нарочно. Она думала, что это ребёнок, она не знала, что это дух». Когда жертва была принесена, странное существо слезло со спины женщины и исчезло, и никто не знал, как и куда оно отправилось. Что до женщины, то её охватили судороги, и она умерла.
Едва ли не каждая африканская сказка содержит описания убийств или смерти разной степени детализации. Этому не следует удивляться, если понимать, что такие сюжеты вовсе не являются отражением какой-то особой природной жестокости африканцев. Скорее они диктуются чрезвычайной суровостью повседневной жизни человека в традиционном сообществе, постоянно живущего на грани выживания. Угроза голода, смертельные болезни, дикие звери, полная беззащитность перед силами природы – всё это приводило к тому, что смерть всегда находилась на расстоянии вытянутой руки от человека, составляла привычное ему зрелище, а потому не воспринималась так остро, как в современной европейской культуре. Если из появившихся на свет детей в младенчестве погибает больше половины, если стариков оставляют умирать или даже убивают, чтобы сэкономить пищу, а перспектива голодной смерти постоянно витает над небольшой общиной, стоимость человеческой жизни всегда будет чрезвычайно низкой. Нельзя забывать, что тысячелетие назад условия жизни в Европе были ненамного менее суровыми, и европейские сказки находились примерно на том же уровне человеколюбия. Сюжеты устного творчества, дошедшие до наших дней, постепенно модифицировались и очеловечивались по мере повышения уровня жизни и культуры. Африканские же сказки ценны тем, что ещё не утратили памяти о чрезвычайно тяжёлой и жестокой повседневности, которой жили не только предки африканцев, но когда-то и наши собственные. Сказки доносят до нас ещё один отголосок бедственных условий существования человека в Африке. Практически повсюду мы видим, что самое страшное бедствие в них – голод, самая желанная награда – пища. В сказке лесных народов Габона охотник, подружившись с волшебной антилопой, получает в награду свою мечту. Но что это? Это не золото, как в схожей индийской сказке «Золотая антилопа». Это неограниченные запасы еды. Питон-оборотень, сватающийся к девушке под человеческим обличьем в сказке из Сьерра-Леоне, описывается как обладатель сказочных богатств; впоследствии из описания мы узнаём, что это за богатства: в комнате огромных размеров лежат горы риса, проса и другой крупы. Африканские аналоги скатерти-самобранки являются пределом мечтаний любого сказочного героя, с которым сравниться может разве что жена-красавица – но безо всякого полуцарства в придачу. В одной из сказок герой восклицает: «Разве ты видел зерно, валяющееся без присмотра у дороги?» В условиях отсутствия денежных отношений, слабости государств и чрезвычайно низкой ценности земли не золото, не царства и не товары, а именно пища была для земледельцев и охотников главным богатством, гарантией продолжения жизни. Для скотоводческих народов ту же роль всеобщего эквивалента играли стада.
Волшебные сказки в Африке, хотя и имеют примерно тот же алгоритм развития сюжета, что и наши истории про Иванушку-дурачка и его ещё более глупых братьев, нередко представляют нехарактерный для европейских сказок открытый конец. Например, в одной из историй народов Мозамбика трое братьев принимают долевое участие в спасении прекрасной девушки: один узнал о её кончине из волшебного зеркала, второй обеспечил всем троим транспортировку к месту гибели в волшебной корзине, а третий вернул её к жизни посредством живого порошка. Здесь следует риторический вопрос: кто из троих получит девушку в жёны? Конца у этой истории нет: право решить судьбу спасённой предоставляется аудитории, которая слушает сказку, сидя под вечер у деревенского костра. Именно ради таких дискуссий африканцы и собираются вокруг рассказчика, и сказки-дилеммы, как их называют, остаются весьма популярным жанром по сей день.
Современный рассказчик историй и сказок на площади Марракеша, Марокко
Многие исследователи удивлялись, что сказки африканских народов подчас начисто лишены привычной нам логики повествования. Это, конечно, не так, однако с позиций привычной нам логики к ним подходить бессмысленно. Нас не должно удивлять, например, то, что в ходе сказки герои подчас полностью сменяются, так что в концовке фигурируют совершенно иные персонажи, нежели в начале. Это происходит потому, что сказкам вообще свойственно не иметь ни начала, ни конца: как в России, так и в Африке они могут объединять несколько эпизодов, которые рассказчик комбинирует по своему эстетическому вкусу. При этом он полагается лишь на свою память, а следовательно, может путать героев или забывать завязку истории. Так как в Африке сказки рождались и продолжают существовать как устное творчество, нам не приходится ожидать стройности изложения, характерной для письменно зафиксированных произведений.
