«Каноном» Ибн Сины будет зачитываться любой, кто хотя бы спорадически задумывается о собственном здоровье. Да, некоторые рецепты покажутся нам наивными (например, что осенью следует «воздерживаться от полового сношения и питья холодной воды»), но другие и сегодня выдаются в научно-популярной макулатуре из серии «Исцелися сам», читатели которой и не подозревают, что автором советов на самом деле является великий Авиценна. Ведь с XI в. душа и тело человека ничуть не изменились, и поражающие их недуги в большинстве остались прежними.
Приятно удивляет в книге холодная голова автора: его не интересуют соображения морали, религии и общественных устоев. Ибн Сина писал книгу на столетия и потому не обращал внимания на нормы морали своей страны и своего века – потому и остаётся в почёте в веке нынешнем. Рассказывает ли он о прерывании беременности (запретном в исламе и христианстве), о полезности алкоголя (запретного в исламе) или о половой распущенности женщин (запретной во всех мировых религиях), он во всех случаях говорит только о соображениях здоровья, никого не осуждая и не оправдывая. Те же рациональные соображения, например, наносят неотразимый удар по современной моде на различные разновидности вегетарианства и отказа от углеводов:
«Берегущий свое здоровье должен стремиться к тому, чтобы основную часть его пищи не составляли целебные, питательные вещества вроде овощей, фруктов и прочего, ибо та пища, которая обладает разжижающим свойством, зажигает кровь, а имеющая свойство сгущать делает организм слизистым и тяжелым. Поэтому следует употреблять такую пищу, как мясо, в особенности козлёнка, телят, барашка, очищенную от сора пшеницу, собранную со здорового поля, не подвергнувшегося какому-нибудь бедствию; сласти, соответствующие его натуре, хорошее душистое вино».
Трезвый взгляд Ибн Сины оказался взглядом в далёкое будущее. Учёный верно предсказал, например, распространение эпидемий воздушным путём и даже существование мельчайших существ, провоцирующих заболевания – бактерий, которые только 600 лет спустя разглядит под своим микроскопом голландец Левенгук.
Одно лишь можно поставить в упрёк великому Авиценне: его «Канон» – это книга для мужчин. Женскому здоровью уделяется относительно мало внимания, и автор говорит в основном о мужских интересах. Но раз книга Ибн Сины продолжает переиздаваться спустя 1000 лет после её первого издания, раз его именем названы университеты и больницы по всему миру, а миллиарды людей могут ежегодно благодарить его за рождение современной медицинской науки – мы можем простить великому человеку недостаток, свойственный его времени. Ведь «Канон о врачебной науке» остаётся на все времена торжеством разума.
«Если же человек говорит то, чего не следует говорить, остерегается того, чего не следует остерегаться, одобряет то, чего не следует одобрять, надеется на то, на что не следует надеяться, требует того, чего не следует требовать, делает то, чего не следует делать, и не может обдумывать того, что требует размышления, значит, повреждена способность мыслить и средняя часть мозга».
Документ № 33
«Послание» Гвидо Аретинского (ок. 1031 г.)
• музыкальные ноты
• основы современной музыкальной науки и образования
Говорят, что однажды на приём к Юлию Цезарю явился мастер, который изобрёл гибкое небьющееся стекло. Впечатлившись открытием и удостоверившись, что никто, кроме изобретателя, секретом не владеет, Цезарь приказал отрубить гению голову и отправился по своим делам. А то мало ли.
Именно с пересказа этой истории начинается «Послание о незнакомом распеве», которое ок. 1031 г. итальянский монах брат Гвидо отправил своему приятелю, брату Михаилу. Письмо одного монаха другому – это не визит к цезарю, оно могло бы остаться неизвестным истории, однако именно благодаря этому весьма короткому письму имя Гвидо Аретинского приобрело всемирную известность, и если о свойствах загадочного гибкого стекла мы можем только гадать, то музыкальные ноты, открытые Гвидо, знает каждый ученик музыкальной школы.
Собственно, именно ради таких учеников брат Гвидо и придумывал музыкальную нотацию, так что читатели, прошедшие через адовы муки сольфеджио, хорошо знают, кого благодарить за свои страдания. Гвидо начинал трудовую деятельность в монастыре итальянской Помпозы, но затем разругался с тамошним начальством (начальство всегда подозрительно относится к гениям планетарного масштаба) и вынужден был переехать работать в кафедральный собор города Ареццо, где и приобрёл навеки свою фамилию. Гвидо получил в управление церковный хор мальчиков и очень скоро убедился, что маленькие лоботрясы не могут запомнить толком ни одной мелодии. Требовалась совершенно новая система записи музыки, и маэстро придумал её. Жизнь мальчиков в хоре изменилась до неузнаваемости.
«Если те, кто с помощью учителей едва могли усвоить несовершенную науку пения за десять лет, ревностно молят за них бога, то что же, как ты полагаешь, тогда причитается нам… если мы приготовляем совершенного певчего в течение года или максимум двух лет?»
Знаменитая «Гвидонова рука»
Нам сегодня действительно сложно понять, как древние музыканты могли зазубрить десятки до боли схожих церковных гимнов, не имея перед собой нот. В раннем Средневековье в Европе господствовали идеи римского мыслителя Боэция, который в русле античной науки считал музыку философским понятием, а гармонию – божьим даром. Для Боэция и его последователей музыка была подготовительным курсом при изучении философии, а практика записи и воспроизведения мелодий их интересовала во вторую очередь. Вокально-инструментальным ансамблям того времени приходилось пользоваться так называемой невменной нотацией, предполагавшей запись отрезков мелодии в сравнении с некой музыкой, уже известной читателю. Если же читающий был незнаком с образцом, понять запись не было никаких шансов. Неудобство этой системы было очевидно не одному только Гвидо, и к изобретению нотного стана и теории интервалов европейские мыслители шли много лет. Но именно учителю, ежедневно сталкивающемуся с неудобствами преподавания, было суждено ясно и просто изложить истину.
«Подобно тому как во всяком письменном тексте 24 буквы, так и во всякой мелодии всего лишь 7 звуков… Другие же, которые присоединяются сверху этих семи, суть те же самые – они выглядят одинаково, ни в чём от предыдущих не отличаясь, кроме того, что звучат вдвое выше их».
Эти семь звуков мы используем вот уже тысячу лет, и без них мир никогда не узнал бы ни Моцарта с Чайковским, ни «Битлз». Правда, и Стаса Михайлова он бы тоже не знал (вполне вероятно, что, услышь его брат Гвидо, он повесился бы на струне ми).
Чтобы облегчить запоминание звучания нот членами своего музыкального коллектива, Гвидо Аретинский решил придумать лёгкий для запоминания образец. В наше время дети вынуждены разучивать слабо осмысленные напевы вроде «Нота ми, нота ми, в дом волшебный нас возьми», но в те времена музыка отличалась большей возвышенностью, и в качестве примера Гвидо написал мелодию к первым строкам гимна в честь Иоанна Крестителя так, чтобы каждая новая строка начиналась с ноты на ступень выше предыдущей:
