Человек хочет знать всё, так уж он устроен. В раннем Средневековье с этим было просто: «чтобы понимать, веруй», как говаривал Блаженный Августин. С накоплением знаний о мире верить становилось недостаточно, и Фома Аквинский в XIII в. уже пытался примирить веру и знание, хотя всё ещё настаивал на приоритете первой: «Ведь человеческий разум непрерывно ошибается, в то время как вера опирается на абсолютную правдивость Бога». Однако европейская Реформация открыла все шлюзы – человек бросился изучать мир без оглядки на Священное Писание.
«По причине невежества некоторых теологов закрыт доступ к какой бы то ни было философии… Одни просто боятся, как бы более глубокое исследование природы не перешло за дозволенные пределы благочестия… Другие более находчиво заключают, что если обычные причины неизвестны, то всё можно легче приписать божественной длани и жезлу… Всё это есть не что иное, как желание угождать Богу ложью».
Бэкон считал, что любое познание приходит через три фазы: наблюдение, гипотезу, эксперимент. Ничему нельзя верить: накопи факты, сделай на их основе выводы, проверь эти выводы экспериментально, тогда и будет тебе знание. Этот метод кажется банальным, настолько он прост, но вплоть до сегодняшнего дня наука не знает иного. В Средние века такой подход исповедовали разве что алхимики с их вечными поисками эликсира бессмертия, но их опыты чаще всего заканчивались на костре инквизиции, где они экспериментальным путём могли проверить, сработает ли их эликсир. Не срабатывал.
Обложка первого издания «Нового Органона», 1620 г.
Новый метод не заморачивался на понятии истины, которым столетиями оперировала христианская теология. Да, человек не бог, ему свойственно ошибаться. Нет никакой гарантии, что выводы, сделанные учёными из эмпирических наблюдений, будут истиной. Ну и бог с ней, считает Бэкон. Знание вообще не обязано быть истинным, оно для другого: оно должно открывать для человека новые возможности, утверждать его могущество над природой. Какая разница, вращается ли на самом деле Земля вокруг Солнца, если это знание помогло создать космический корабль? Можно до хрипоты спорить, какая геометрия вернее – Евклида или Лобачевского, – но обе способствовали прорывам в физике, астрономии и механике. Слова Бэкона «Знание – сила» стали манифестом современной науки, которая от поисков истины перешла к поиску пользы. Правда, именно этих слов Бэкон никогда не говорил, но кому нужна правда опять-таки. Он говорил похожее:
«Знание и могущество человека совпадают, ибо незнание причины затрудняет действие».
«Новый Органон» создавался для замены старого – трудов Аристотеля, на которых базировалась средневековая европейская и отчасти ближневосточная наука. Аристотель шёл от умозрительных аксиом к объяснению фактов (дедукция), но Бэкон пошёл противоположным путём индукции, от частного к общему. (Гениальным продолжателем этой методики станет его земляк Шерлок Холмс, который, к сожалению, путал индукцию с дедукцией.) Соответственно, и начальная точка исследований у Бэкона была противоположной средневековой науке, которая исходила из того, что природа уже изучена:
«Те, кто осмеливался говорить о природе как об исследованном уже предмете, …нанесли величайший ущерб философии и наукам. Ибо, насколько они были сильны для того, чтобы заставить верить себе, настолько же они преуспели в том, чтобы угасить и оборвать исследования. Они принесли не столько пользы своими способностями, сколько вреда тем, что погубили и совратили способности других».
Философ Бэкон стал главным врагом всей философии: его раздражали ничего не значащие понятия, рассуждение о бытии и сознании и попытки определить законы мироздания, сидя в четырёх стенах теологических колледжей. Читая его строки, буквально ощущаешь, как будто человечество много веков провело в заточении идеалистических умопостроений схоластов, а теперь вышло на волю и жадно ловит всеми органами чувств любое явление и движение природы.
«В понятиях нет ничего здравого. «Субстанция», «качество», «действие», «страдание», даже «бытие» не являются хорошими понятиями; ещё менее того – понятия «тяжелое», «легкое», «густое», «разреженное», «влажное», «сухое», …«элемент», «материя», «форма» и прочие такого же рода. Все они вымышлены и плохо определены».
Идеализм был окончательно вытеснен из науки, где стал безраздельно царствовать материальный мир. Труд Бэкона встанет на одну полку с прорывной книгой Коперника, а следом за ним на этой же полке его последователями окажутся все великие имена философов Нового времени: Гоббс, Локк, Декарт, Гельвеций, Дидро, позже и Маркс с Энгельсом. За философами потянутся прикладные учёные, ведь материалисты не только задаются вопросом открыть законы природы, но и немедленно берутся за объединение науки и техники. До научно-технической революции было ещё далеко, но именно Бэкон первым стал о ней задумываться. Он и сам был не чужд научным экспериментам. Однажды, к примеру, великий мыслитель купил тушку курицы и набил её снегом, чтобы проверить влияние холода на сохранность мяса. Опыт триумфально удался, хотя и с противоречивыми последствиями: Бэкон придумал морозилку, но сам простудился и умер.
А его открытия будут жить вечно, и он прекрасно знал почему:
«Мы не совершили ничего великого, а только сочли незначительным то, что ранее считалось великим».
Документ № 57
Паспорт (1636 г.)
• древнейшее из современных удостоверений личности
• начало всеобщей паспортизации
• контроль государства за передвижениями граждан
Жизнь без паспорта представить себе трудно, да и не стоит этого делать: такая жизнь довольно быстро заканчивается в отделении милиции. Удостоверение личности в наши дни стало такой же обыденностью и необходимостью, как, например, одежда или обувь, и мы совершенно привыкли к тому, что личность нашу устанавливают по многу раз в день – гаишники, охранники при входе, банковские сотрудники, авиабилетные кассирши и девушки в офисе мобильного оператора. Если уж какой-то документ и стал частью нас самих, то это, безусловно, паспорт.
Паспорт Томаса Литтлтона, 1636 г.
В 1636 г. обладателем такого документа стал сэр Томас Литтлтон, и подписала его не безвестная сотрудница паспортного стола в райотделе, а самолично король Англии и Шотландии Карл I Стюарт. Этот древнейший из сохранившихся паспортов, ныне хранящийся в частной коллекции, предписывал получателю
«проследовать из этого нашего королевства за моря, оставаться там на срок до трёх лет в сопровождении четырёх слуг, 50 фунтов, багажа и необходимых вещей».
