При этом сам автор против божественного промысла ничего не имел и не считал, что принятие эволюции должно обязательно сочетаться с безбожием, как это принято в современном мире. Напротив, именно богом Дарвин завершает свой труд, на который ушло около 30 лет его изысканий:
«Из борьбы в природе, из голода и смерти непосредственно вытекает самый высокий результат, какой ум в состоянии себе представить, – образование высших животных. …Жизнь с её различными проявлениями Творец первоначально вдохнул в одну или ограниченное число форм; …из такого простого начала развилось и продолжает развиваться бесконечное число самых прекрасных и изумительных форм».
Следует различать эволюцию как путь развития живой природы и естественный отбор как основной инструмент этой эволюции. Первое было принято научной общественностью сразу и безоговорочно: Дарвин лишь доказал то, что высказывал в качестве догадки ещё Аристотель. Что касается борьбы за выживание, которая приводит к изменению растений и животных, то этот тезис подвергся критике. Как учёные, так и неравнодушная общественность не спешили верить, что вся история Вселенной есть путь жестокой борьбы, в которой выживает сильнейший. Это не сходилось с тогдашней моралью и, несмотря на убедительные доводы в книге Дарвина, так и не стало общепринятой теорией вплоть до середины XX в.
Генетическое древо видов Дарвин открыл гениально, хотя гением рисования его назвать сложно
«Так как особей каждого вида рождается гораздо больше, чем может выжить, и так как, следовательно, часто возникает борьба за существование, то из этого вытекает, что всякое существо, которое в сложных и нередко меняющихся условиях его жизни хотя незначительно варьирует в выгодном для него направлении, будет иметь больше шансов выжить и таким образом подвергнется естественному отбору».
Страничка из дневников Дарвина с дендрограммой
Доказать естественный отбор действительно трудно: для этого прежде всего необходима огромная материальная база данных. В активе у Дарвина были его наблюдения за животными и птицами (вьюрки с Галапагосских островов сыграли важнейшую роль в истории науки) и огромная коллекция, собранная в ходе его пятилетнего кругосветного путешествия. Однако он признавал, что данных о доисторическом развитии животного мира в распоряжении учёного XIX в. недостаточно. Ясно ему было и то, что естественный отбор является центральным, но не единственным методом, который природа использует для постоянной смены декораций. Однако саму идея отбора и выживания сильнейших он сомнению не подвергал, и – что ещё прибавило обмороков среди читателей – распространял её на половые отношения, провозгласив невиданный по смелости принцип полового отбора. В поисках любви самцы вынуждены работать над собой и конкурировать друг с другом, так как только самые лучшие имеют шанс на внимание со стороны девушек. В качестве примера на всякий случай использовались птицы:
«Сэр Р. Херон сообщает об одном пёстром павлине, который особенно привлекал всех своих пав. …Не вижу причины сомневаться в том, что самки птиц могут привести к очевидным результатам, отбирая в течение тысяч поколений самых мелодичных и красивых самцов, согласно своим представлениям о красоте».
Моралисты возмущались не зря: идея естественного отбора вскоре сыграет с человечеством чрезвычайно жестокую шутку. Из дарвинизма биологического уже при жизни автора вырастет дарвинизм социальный. Если человек – то же животное, почему в обществе должны действовать иные законы, нежели в джунглях? Из этой доктрины, проповедником которой в Европе стал Герберт Спенсер, вполне логично вырастали идея расового превосходства, оправдание колониальных захватов, евгеника, великодержавный шовинизм и мировая война как вроде бы вполне закономерный межвидовый конфликт за выживание. Парадоксальным образом Дарвин окажется дедушкой «арийской теории» и прочих бредней, на которых состоится Адольф Гитлер. Сам автор идеи эволюции, похоже, о чём-то таком догадывался и заранее отвечал своим критикам:
«Велика сила упорного извращения; но история науки показывает, что, по счастию, действие этой силы непродолжительно».
Извращение – отличное слово для описания критики, которая вот уже 150 лет сопутствует дарвинизму. Многие её инициаторы попросту не понимали Дарвина или неверно истолковывали его идеи. А из критических работ эти извращения уходили в массы, в результате чего и родилась расхожая фраза о происхождении человека от обезьяны. Именно таким дарвинизм известен, например, обывателю в США, где в последние десятилетия всё выше поднимают голову креационисты – сторонники божественного происхождения мира и человека. Дарвин, как мы уже видели, с ними вовсе и не спорил.
На самом же деле ещё в 1753 г. французский натуралист Жорж-Луи Бюффон в своей «Естественной истории» впервые – предельно аккуратно – высказал предположение, что человек и обезьяна имеют общего предка. Столетием позже Дарвин обосновал эту мысль, а материальные подтверждения ей будут следовать весь XX век, когда череп за черепом будет выстроена цепочка тысячелетней эволюции высших приматов. И лишь некоторые из этих приматов – самые безумные – решат, что их нация представляет собой высшее достижение эволюции. Или что можно организовать искусственный отбор человеческого материала для выведения суперчеловека, высшего существа. Дарвин бы на это усмехнулся в бороду и сказал бы только то, что сказал и так:
«Как мимолётны желания и усилия человека! Как кратки его дни! И следовательно, как жалки его результаты в сравнении с теми, которые кумулировала Природа на протяжении целых геологических периодов! Можем ли мы после этого удивляться, что произведения Природы… неизмеримо лучше адаптированы к бесконечно сложным условиям жизни и ясно несут на себе печать более высокого мастерства?»
Документ № 72
«О всемилостивейшем даровании прав» (1861 г.)
• отмена крепостного права
• свобода и власть в России
Когда мы говорим о свободе в России, а говорим мы о ней частенько, полезно держать в памяти, что всего каких-нибудь полтора столетия назад – два человеческих возраста, не больше – половина населения нашей страны не имела даже Права распоряжаться собой. Наши прапрадеды не могли выбирать ни место жительства, ни супруга, ни профессию – сейчас это и представить сложно. В 1842 г. император Николай I строго запретил в стране работорговлю и считал, что идёт в ногу со временем. Но в его понимании это не касалось крепостных, которых в его стране продолжали продавать и покупать совершенно свободно. Крепостное право рождало массу невероятно трогательных произведений русской классики в стиле «Муму» и «Мёртвых душ», но жизнь крестьян от этого легче ничуть не становилась.
С самого начала XIX в. в России один за другим рождались проекты по освобождению крестьян. Несмотря на то, что к тому времени лишь четверть территории страны оставалась крепостной (крестьяне были свободными в Сибири, на Севере, в Финляндии, Прибалтике и на Кавказе), наиболее населённые губернии Центральной России продолжали жить по феодальным законам. Александр II не то что бы оказался смелее всех, просто дальше сохранять феодальное сельское хозяйство было невозможно. Оно препятствовало экономическому развитию и выталкивало Россию из сообщества развитых государств Европы, где граждане уже давно и повсеместно обладали личной свободой.
