Он был не в духе, а как могло быть иначе, если ему предстоял неприятный разговор с тещей, которую он любил и которой восхищался. А Валли недоумевал, что могло так расстроить старика.
Вскоре ему все стало ясно.
— Пойдем ко мне в кабинет, Валли, — сказал отец. — Я хочу с тобой поговорить.
Через двойную дверь он вышел в маленькую гостиную, сок жившую ему рабочей комнатой. Валли пошел за ним. Отец сел за письменный стол. Валли знал, что ему полагается стоять.
— Месяц назад мы беседовали с тобой о курении, — заговорил отец.
Валли сразу почувствовал себя виноватым. Он начал курить, чтобы выглядеть старше, но ему это понравилось, и теперь стало привычкой.
— Ты обещал бросить, — напомнил отец.
По мнению Валли, отца не касалось, курит он или нет.
— Ты бросил?
— Да, — соврал Валли.
— Но то, что остается запах, ты знаешь?
— В общем — то, да.
— Я сразу заметил, что от тебя пахнет, как только вошел в гостиную.
Валли почувствовал, что оказался в глупом положении. Его поймали на детской лжи. Это не очень способствовало дружескому расположению к отцу.
— Значит, ты не бросил.
— Зачем тогда спрашивать? — Валли не понравился раздраженный тон в его голосе.
— Я надеялся услышать от тебя правду.
— Ты надеялся подловить меня.
— Понимай как хочешь. У тебя сейчас в кармане, наверное, есть пачка.
— Есть.
— Положи ее на мой стол.
Валли достал пачку из кармана брюк и со злостью бросил ее на стол. Отец взял ее и небрежно швырнул в выдвижной ящик. Это были сигареты «Лаки страйк», не худшая в Восточной Германии, к тому же пачка была почти полная.
— Ты будешь по вечерам оставаться дома в течение месяца, — сказал отец. — По крайней мере, ты не будешь ходить по кафе, где играют на банджи и курят.
От отчаяния, охватившего Валли, у него защемило в животе. Он старался изо всех сил оставаться спокойным и не терять головы.
— Это не банджи, а гитара, и я никак не могу оставаться дома целый месяц.
— Не говори глупости, будешь делать как я сказал.
— Хорошо, — в отчаянии сказал Валли. — Только не сегодня.
— Начиная с сегодня.
— Но я должен вечером идти в «Миннезингер».
— Как раз в такое заведение я не хочу, чтобы ты ходил.
Невыносимый старикан!
— Я буду оставаться дома целый месяц, но с завтрашнего дня, пойдет?
— Условия твоего карантина не будут приводиться в соответствие с твоими планами. В противном случае, он не достигнет своей цели, состоящей в том, чтобы доставить тебе неудобства.
Сейчас, когда отец в таком дурном расположении духа, он останется непоколебимым в своем решении, но Валли был в таком отчаянии, что продолжал стоять на своем:
— Ты не понимаешь, сегодня я выступаю на конкурсе в «Миннезингере» — это уникальная возможность.
— Твое наказание не будет откладываться, чтобы позволить тебе играть на банджо.
— Это гитара, бестолковый старый глупец! Гитара! — пошел в наступление Валли.
Три женщины в соседней комнате, очевидно, все слышали и посмотрели на него широко раскрытыми глазами, когда он появился в дверях.
— Валли, — укоризненно произнесла Ребекка.
Он схватил гитару и выскочил из комнаты.
Когда он сбегал по лестнице, у него не было никакого плана, лишь гнев переполнял его. Но оказавшись перед парадной дверью, он уже знал, что делать. Сжимая гитару в руке, он вышел из дома и хлопнул дверью так, что задолжал весь дом.
Открылось верхнее окно, и до него донесся голос отца:
— Вернись, ты слышишь меня? Вернись сию минуту, или тебе будет хуже.
Валли продолжал удаляться от дома.
Сначала его просто одолевал гнев, но потом он вдруг оживился. Он не послушал отца и даже назвал его бестолковым старым глупцом! Он держал путь на запад, идя легкой походкой. Но вскоре его эйфория стала проходить, и он задумался о последствиях. Отец серьезно относился к непослушанию. Он командовал своими детьми и рабочими и требовал, чтобы они слушались и подчинялись. Но что он сделает? Валли уже вырос из того возраста, когда его можно было отшлепать. Сегодня отец попытался не пускать его из дома, словно это была тюрьма, но у него ничего не вышло. Иногда отец грозился забрать его из школы и заставить работать на производстве, но Валли считал это пустой угрозой: отцу не понравилось бы, чтобы обиженный подросток болтался по его любимому заводику. Все-таки у Валли было чувство, что старик что-нибудь придумает.
Улица, по которой он шел, на перекрестке переходила из Восточного Берлина в Западный. На углу, покуривая, стояли трое восточногерманских полицейских. Они имели право остановить любого, кто пересекал невидимую границу. Но разговаривать с каждым они не имели возможности, потому что тысячи людей ежедневно переходили туда и обратно, в том числе Grenzänger, жители Восточного Берлина, которые работали на Западе ради более высокой зарплаты, выплачиваемой в ценившихся немецких марках. Отец Валли был Grenzänger, но он работал не на зарплату, а чтобы получить прибыль. Сам Валли по крайней мере раз в неделю переходил границу, чтобы с друзьями пойти в Западной Берлине в кино, где показывали американские фильмы с эротикой и насилием, более увлекательные, чем поучительные басни коммунистического кинематографа.
На деле полицейские останавливали каждого, кто привлекал их внимание. Если границу пересекала целая семья — родители с детьми да еще с багажом, их останавливали обязательно из подозрения, что они намереваются эмигрировать на Запад. Еще полицейские любили цепляться к подросткам, особенно к тем, которые одевались по западной моде. Многие молодые люди в Восточном Берлине были членами различных неформальных групп, которые отвергали принципы, навязываемые правящей верхушкой: «техасские ребята», «любители джинсов», «общество поклонников Элвиса Пресли» и другие. Они ненавидели полицию, и полиция ненавидела их.
Валли был в обычных черных брюках, белой майке с короткими рукавами и светло-коричневой ветровке. Ему казалось, что он держится непринужденно, немного как Джеймс Дин, но не как член какой-нибудь группировки. Однако гитара могла привлечь к нему внимание. Это был основной символ так называемой «американской культуры» — даже хуже, чем комикс о Супермене.
Он перешел улицу, стараясь не смотреть на полицейских. Краем глаза он заметил, что один из них как будто смотрит на него. Но никто ему ничего не сказал, никто его не остановил, он прошел в свободный мир.
Он сел на трамвай, идущий по южной стороне парка до Курфюрстендамм. Лучшее в Западном Берлине то, думал он, что все девушки носят чулки.
