У нее было много причин чувствовать себя счастливой. Она снова преподавала — занималась тем, в чем преуспела, раскрывая молодым людям интеллектуальные богатства окружающего их мира. Она любила Бернда, который своей добротой и юмором превращал каждый день в удовольствие. Они могли читать, что им нравилось, думать, как им хотелось, говорить, что придет в голову, и не бояться доносчиков.
Ребекка поставила перед собой и долгосрочную цель. Ей очень хотелось когда-нибудь воссоединиться со своей семьей. Не со своей первоначальной семьей: воспоминания о ее биологических родителях были горестными, но далекими и смутными. Тем не менее Карла спасла ее от ада войны и одарила ее заботой и любовью, даже когда все они голодали, мерзли от холода и дрожали от страха. С годами дом в центре Берлина наполнился любящими Ребекку и любимыми ею людьми: малюткой Валли, затем ее новым отцом Вернером, потом крошкой Лили. Даже бабушка Мод, невероятно преисполненная достоинства старая английская леди, любила Ребекку и проявляла заботу о ней.
Она воссоединится с ними, когда вся Западная Германия воссоединится со всей Восточной Германией. Многие люди думали, что этот день никогда не наступит. Вероятно, они были правы. Но Карла и Вернер учили Ребекку, что, если ты хочешь перемен, ты должен принимать политические меры. «В моей семье апатия не в почете», — однажды сказала Ребекка Бернду. И они вступили в Свободную демократическую партию, которая была либеральной, хотя не такой социалистической, как Социал-демократическая партия Вилли Брандта. Ребекку выбрали секретарем местной организации, а Бернда — казначеем.
В Западной Германии можно было вступить в любую партию, кроме запрещенной коммунистической. Ребекка неодобрительно относилась к такому запрету. Она ненавидела коммунизм, но запрещать его — это то же самое, что делали коммунисты, а не демократы.
Ребекка и Бернд ездили на работу вместе каждый день. Они возвращались домой из школы, и Бернд накрывал на стол, пока Ребекка готовила ужин. В некоторые дни после ужина к Бернду приходил массажист. Поскольку Бернд не мог двигать ногами, их нужно было регулярно массировать, чтобы улучшить кровообращение и предотвратить или, по крайней мере, замедлить атрофию нервов и мышц. Ребекка убирала со стола, когда Бернд отправлялся в спальню с массажистом Хайнцем.
В этот вечер она села со стопкой ученических тетрадей и начала проверять их. Она дала задание ученикам написать воображаемую рекламу о достопримечательностях Москвы для туристов. Им нравились такая импровизация.
Через час Хайнц ушел, и Ребекка пошла в спальню.
Бернд лежал обнаженный на кровати. Его верхняя часть тела была сильно развита, потому что ему постоянно приходилось пользоваться руками, чтобы двигаться. Его ноги были похожи на ноги старика — тонкие и бледные.
Обычно после массажа он чувствовал себя хорошо физически и психически. Ребекка наклонилась над ним и поцеловала в губы долгим поцелуем.
— Я люблю тебя, — сказала она. — Я так счастлива с тобой.
Она часто говорила это, потому что это была правда. И он нуждался в подтверждении этого: она знала, что иногда он удивлялся, как она могла любить калеку.
Ребекка некоторое время стояла и смотрела на него, потом стала снимать одежду. Ему это нравилось, как говорил он, хотя никогда не вызывало эрекцию. Она узнала, что у парализованных мужчин редко бывает психогенная эрекция, та, что вызывается зрительными образами и мыслями. Тем не менее он следил глазами с явным наслаждением, как она расстегнула бюстгальтер, сняла чулки и перешагнула через трусики.
— Ты великолепно смотришься, — проговорил он.
— Я вся твоя.
— Как мне повезло.
Она легла рядом с ним, и они томно ласкали друг друга. Секс с Берндом до и после несчастного случая всегда был с ласковыми поцелуями и нашептыванием нежностей, а не просто соитием. В этом отношении Бернд отличался от ее первого мужа. Ганс следовал установке: поцелуй, раздевание, эрекция, оргазм. Согласно философии Бернда, позволялось все что угодно и в любом порядке.
Через некоторое время она села на него верхом и делала телом такие движения, что он мог целовать ее груди и посасывать соски. Он обожал ее груди с самого начала и сейчас наслаждался ими с такой же страстью, как до несчастного случая; и это возбуждало ее больше, чем что-нибудь еще.
Когда она была готова, она спросила:
— Ты хочешь попробовать?
— Конечно, — ответил он. — Мы должны всегда пробовать.
Она сдвинулась назад, так что оказалась сидящей на его иссохших ногах, и склонилась над его членом. Она принялась стимулировать его рукой, отчего он стал немного больше, и у Бернда появилось то, что называется рефлексной эрекцией. Несколько мгновений член был достаточно тверд, чтобы войти в нее, но затем быстро обмяк.
— Ничего, не обращай внимания, — сказала она.
— Я не обращаю, — отозвался он, но она знала, что это неправда. Ему хотелось, чтобы у него был оргазм. Он также хотел детей.
Она легла рядом с ним, взяла его руки и положила на свое лоно. Он расположил свои пальцы так, как она учила его. Потом она прижала его руку своей рукой и стала ритмично двигать ею. Это, как всегда, сработало, и она испытала восхитительный оргазм.
Потом, лежа рядом с ним, она сказала:
— Спасибо.
— К твоим услугам.
— Не за это.
— Тогда за что?
— За то, что ты пришел со мной. За побег. Я никогда не смогу передать тебе, как я благодарна.
— Хорошо.
В дверь позвонили. Они в недоумении посмотрели друг на друга — они никого не ждали. Бернд сказал:
— Может быть, Хайнц что-нибудь забыл.
Ребекка немного огорчилась. Ее наслаждение было прервано. Она надела халат и с недовольным видом пошла к двери.
На пороге стоял Валли. Он осунулся, и от него пахло пивом. На нем были джинсы, кроссовки и грязная рубашка. В руках он держал одну только гитару.
— Привет, Ребекка, — проговорил он.
От ее недовольства не осталось и следа. Она широко улыбнулась.
— Валли! — воскликнула она. — Вот так сюрприз! Я так рада тебя видеть!
Она отступила назад, и он вошел в прихожую.
— Что ты здесь делаешь? — спросила она.
— Я пришел к тебе жить, — ответил он.
Глава двадцать вторая
Самым расистским городом в Америке, вероятно, был Бирмингем в штате Алабама. Джордж Джейкс полетел туда в апреле 1963 года.
Он живо вспомнил, что последний раз, когда он приезжал в Алабаму, его пытались убить.
Бирмингем представлял собой грязный индустриальный город, и с самолета было видно, что он окутан розоватой дымкой загрязнений, похожих на шифоновый шарф на шее старой проститутки.
