— Ты ищешь способ избежать эксцессов.
— Если уж не обойтись без демонстрации, то мы должны сделать все возможное, чтобы это мероприятие происходило без насилия и выглядело пристойно, особенно на телевидении.
— В таком случае как насчет того, чтобы установить переносные туалеты по маршруту следования? Бобби, наверное, может это организовать, если он не может уволить Гувера.
— Блестящая мысль.
— И что, если к маршу присоединятся белые? Ты только представь себе, каково это будет, увидеть на телеэкранах белых и черных, идущих вместе.
Джордж задумался.
— Бобби наверняка может договориться с профсоюзами, чтобы они направили своих представителей.
— Если ты можешь обещать, что будут выполнены эти два условия, думаю, у нас появится шанс переубедить Мартина.
Джордж понял, что Верина согласилась с его точкой зрения и теперь обсуждала, как повлиять на Кинга. Это уже было полпобеды. Он сказал:
— Если ты сможешь убедить Кинга вместо акций протеста против сегрегации провести мирный марш, думаю, мы смогли бы добиться, чтобы президент одобрил его.
Он брал на себя риск, но риск оправданный.
— Я сделаю все, что в моих силах, — сказала она.
Джордж обнял ее.
— Я же говорю, мы с тобой отлично сработались. Парочка хоть куда.
Она улыбнулась и ничего не ответила.
— Ты не согласна? — спросил он.
Она поцеловала его. Поцелуй был такой же, как последний раз: больше, чем просто дружеский, и меньше, чем страстный.
— После того как бомбой разнесло окно в моем гостиничном номере, — проговорила она, — ты босиком пошел за моими туфлями.
— Я помню, — кивнул он. — Битым стеклом был засыпан весь пол.
— Да, так и было, — подтвердила она. — Но в тот момент ты и сделал ошибку.
Джордж нахмурился.
— Не понимаю. Я думал, что поступаю правильно.
— Совершенно верно. Ты слишком хорош для меня, Джордж.
— Что? Это какой-то бред!
С серьезным видом она призналась:
— Я сплю со всеми подряд, Джордж. Я напиваюсь. Я неверная женщина. Один раз я спала с Мартином.
Джордж вскинул брови, но ничего не сказал.
— Ты заслуживаешь лучшего, — продолжала Верина. — Тебя ждет прекрасная карьера. Ты мог бы стать нашим первым президентом-негром. Тебе нужна жена, которая была бы предана тебе, работала бы с тобой бок о бок, поддерживала тебя и была бы достойна тебя. Я не такая.
Джордж пришел в замешательство.
— Я не заглядывал настолько далеко вперед, — проговорилон. — Я всего лишь надеялся еще разок тебя поцеловать.
Она улыбнулась.
— Это можно.
— Он поцеловал ее долгим поцелуем. Потом он провел рукой по внешней стороне ее бедра, вверх под юбкой ее теннисного платья. Его рука добралась почти до талии. Он был прав никакого нижнего белья.
Она знала, о чем он подумал.
— Вот видишь, — сказала она. — Плохая девчонка.
— Знаю. Тем не менее я без ума от тебя.
Глава двадцать шестая
Валли было тяжело уезжать из Берлина. Каролин находилась там, и ему хотелось оставаться рядом с ней. Но это не имело смысла, поскольку их разделяла стена. Хотя они жили всего в миле друг от друга, он не мог видеться с ней. Он не мог рискнуть и снова перейти границу: лишь по счастливой случайности его не убили прошлый раз. И все же переезжать в Гамбург ему было тяжело.
Валли понимал: Каролин решила не порывать со своей семьей, потому что ей предстояли роды. Кто мог лучше всего помогать ей после появления ребенка — ее мать или семнадцатилетний гитарист? Но ее логика служила слабым утешением для него.
Он думал о ней, когда вечером ложился спать и как только просыпался утром. Увидев красивую девушку на улице, он сразу начинал с грустью вспоминать о Каролин. Он терялся в догадках, как она и что с ней. Не тяжело ли она переносит беременность, не тошнит ли ее, или же у нее хорошее самочувствие? Сердятся ли на нее родители, или же они радуются, что у них скоро будет внук или внучка?
Они переписывались и всегда писали друг другу: «Я тебя люблю». Но не решались говорить больше о своих чувствах, зная, что каждое слово будет прочитано каким-нибудь агентом тайной полиции в отделе перлюстрации, возможно, кем-то, кого они знают, таким как Ганс Гофман. Это было равносильно тому, что ты раскрываешь свои чувства перед презрительной публикой.
Они находились по разные стороны от стены. С тем же успехом они могли быть в тысяче миль друг от друга.
Так что Валли переехал в Гамбург и поселился у сестры в ее просторной квартире.
Ребекка не навязывала ему свою волю. Его родители в письмах убеждали его, что ему нужно возобновить учебу в школе или в колледже. Они считали, что он должен стать электриком, или юристом, или школьным учителем, как Ребекка и Бернд. Но сама Ребекка ничего не говорила. Если он целый день в своей комнате играл на гитаре, она не возражала и только просила его вымыть кофейную чашку, а не оставлять се грязной в раковине. Если он заводил с ней разговор о своем будущем она говорила: «К чему эта спешка? Тебе семнадцать лет. Делай что тебе хочется, а там видно будет». Бернд также относился к нему терпимо. Ваяли обожал Ребекку, а Бернд ему все больше нравился.
Он пока не привык к Западной Германии. Там люди ездили на более красивых машинах, ходили в более модной одежде и жили в более благоустроенных домах. В газетах и даже на телевидении отрыто критиковали правительство. Читая статьи с нападками на стареющего канцлера Аденауэра, Валли ловил себя на том, что оглядывается по сторонам в страхе быть застигнутым за чтением подрывного материала, но, спохватившись, вспоминал, что находится на Западе, где есть свобода слова.
Он сожалел, что вынужден был уехать из Берлина, но потом, к своей радости, обнаружил, что Гамбург представляет собой бьющееся сердце немецкой музыкальной сцены. В этом портовом городе находили развлечение моряки со всего мира. Улица под названием Рипербан представляла собой центр района красных фонарей с барами, стриптиз-клубами, полулегальными гей-заведениями и многочисленными музыкальными площадками.
Валли лелеял лишь две мечты в жизни: жить с Каролин и стать профессиональным музыкантом.
Однажды, после переезда в Гамбург, он шел по Рипербан с гитарой, висевшей на плече, и, заглядывая в каждый бар на его пути, спрашивал, не нужен ли им гитарист-певец, чтобы развлекать посетителей. Он считал, что у него неплохо получается. Своим пением и игрой на гитаре он может доставить удовольствие публике. Ему лишь нужен шанс показать себя.
После примерно дюжины отказов ему повезло в пивном подвальчике под названием «Эль-Пасо». Оформление претендовало на то, чтобы выглядеть по-американски: над дверью висел череп длиннорогого вола, а стены были обклеены афишами ковбойских фильмов. Владелец заведения был в ковбойской шляпе, но звали его Дитер и говорил он с нижнегерманским центом.
