— Уйти с работы.
— Ну, ты даешь!
— Полгода я болтался, как цветок в проруби. Больше не хочу. Если Бобби действительно вышел в тираж, я увольняюсь. Я восхищаюсь им, но я не собираюсь жертвовать своей жизнью ради него.
— Что ты будешь делать?
— Может быть, мне удастся получить хорошую работу в какой-нибудь юридической фирме в Вашингтоне. У меня за плечами трехгодовой опыт работы в министерстве юстиции, а это многого стоит.
— Негров не особенно берут на работу.
— Это верно, и многие фирмы даже не захотят пригласить меня на собеседование. Но другие могут взять на работу, чтобы только доказать: мол, мы либералы.
— Ты думаешь?
— Времена меняются. Линдон серьезно настроен на предоставление всем равных возможностей. Он направил Бобби записку, где отмечается, что в министерстве юстиции мало женщин-юристов.
— Отрадно слышать.
— Бобби рвал и метал.
— Так значит, ты будешь работать в юридической конторе?
— Если останусь в Вашингтоне.
— А если нет?
— Поехал бы в Атланту. Если я еще нужен доктору Кингу.
— Ты бы переехал в Атланту… — задумчиво сказала Верина.
— Да, может быть.
Они замолчали, глядя на экран. Ринго Старр заболел тонзиллитом, сообщил диктор. Джордж сказал:
— Если бы я переехал в Атланту, мы могли бы быть вместе все время.
Она замерла в задумчивости.
— Тебе хотелось бы этого? — спросил он ее.
Она ничего не отвечала.
Он знал почему. Он не сказал, как они будут вместе. Он не строил никаких планов на этот счет, но они подошли к тому моменту, когда должны были решать, жениться ли.
Верина ждала его предложения.
В его сознании возник образ Марии Саммерс, непрошено, нежеланно. Джордж задумался.
Зазвонил телефон, и он взял трубку. Это был Бобби.
— Привет, Джордж. Просыпайся, — шутливо произнес он.
Джордж сосредоточился, пытаясь на минуту отложить мысль о женитьбе. Впервые за долгое время голос Бобби звучал веселее.
— Вы слышали о результатах в Калифорнии? — спросил Джордж.
— Да, слышал. Это значит, что Линдон не нуждается во мне. Так что я буду баллотироваться в сенаторы. Что ты об этом думаешь?
— В сенаторы? — удивился Джордж. — От какого штата?
— Нью-Йорк.
Значит, Бобби будет заседать в сенате. Может быть, он встряхнет этих старых закоснелых консерваторов с их флибустьерскими замашками и канительной тактикой.
— Замечательно, — откликнулся Джордж.
— Я хочу, чтобы ты вошел в мою предвыборную команду. Что скажешь?
Джордж взглянул на Верину. Минутой назад он был готов сделать ей предложение. Но теперь он не переедет в Атланту. Он будет работать во время предвыборной кампании, и если Бобби победит, он вернется в Вашингтон и будет работать у сенатора Кеннеди. Все снова меняется. — Я говорю да. Когда мы начинаем?
Глава тридцать пятая
В понедельник 12 октября Димка находился с Хрущевым в Пицунде на Черном море.
Хрущев был не в лучшей форме. Он утратил былую энергичность, вел разговоры, мол, старикам нужно уходить, они должны давать дорогу новому поколению. Димка тосковал без старого Хрущева, этого низенького и толстого гнома с его бредовыми идеями, и надеялся, что он еще вернется.
Кабинет представлял собой обшитую панелями комнату с восточным ковром и письменным столом из красного дерева, уставленным телефонами. Зазвонивший телефон был специальным аппаратом высокочастотной связи с партийными и правительственными инстанциями. Димка снял трубку, услышал низкий рокот брежневского голоса и передал ее Хрущеву.
Димка услышал только часть разговора. На то, что говорил Брежнев, Хрущев отвечал:
— Почему?.. По какому вопросу?.. Я в отпуске, что может быть срочного? Что ты имеешь в виду, вы все собрались?.. Завтра?.. Хорошо.
Повесив трубку, он начал объяснять. Президиум хотел, чтобы он вернулся в Москву для обсуждения срочных сельскохозяйственных вопросов. Брежнев настаивал.
Хрущев долго сидел в задумчивости. Димку он не отпускал. Потом он сказал:
— У них нет никаких срочных сельскохозяйственных вопросов. Это то, о чем ты меня предупреждал в мой день рождения. Они хотят выбросить меня.
Так значит, Наталья была права, подумал потрясенный Димка.
Он поверил заверениям Хрущева, и, казалось, они подтвердились в июне, когда Хрущев вернулся из Скандинавии и ареста не состоялось. Тогда Наталья сообщила, что у нее нет никакой информации, как развиваются события. Димка заключил, что заговор не состоялся.
Сейчас становилось ясно, что его только отложили.
Хрущев всегда был борцом.
— Что вы будете делать? — спросил его Димка.
— Ничего, — ответил Хрущев.
Это еще больше потрясло Димку.
— Если Брежнев думает, что у него получится лучше, — продолжал Хрущев, — пусть попробует, дерьмо поганое.
— Но что будет, если он станет во главе? У него нет ни воображения, ни воли, чтобы протолкнуть реформы через препоны бюрократии.
— Он даже не видит необходимости в переменах, — сказал старик. — Может быть, он и прав.
У Димки глаза полезли на лоб.
В апреле он задумывался, не уйти ли ему от Хрущева и не устроиться ли на работу у какого-нибудь другого кремлевского деятеля, но он тогда решил не торопиться. Теперь это решение начинало казаться ошибочным.
Хрущев заговорил о предстоящих делах.
— Вылетаем завтра, — сказал он Димке. — Отмени обед с французским государственным министром.
В мрачной предгрозовой обстановке Димка начал выполнять поручения: предложил французской делегации нанести визит раньше; предупредил, чтобы самолет и личный пилот Хрущева были готовы к экстренному вылету; внес соответствующие изменения в завтрашний распорядок дня. Всем этим он занимался словно в состоянии транса. Как могло случиться, что конец пришел так быстро?
Ни одного из советских лидеров не смещали при жизни. И Ленин, и Сталин до последнего вздоха оставались на своем посту. Что будет с Хрущевым? Его убьют? А его помощников?
Димку тревожил вопрос, сколько ему осталось жить.
Дадут ли ему хоть раз увидеть маленького Григория?
Он отбросил эту мысль, потому что не мог заниматься делами, преследуемый страхом.
Они вылетели на следующий день в час пополудни.
Полет до Москвы занял два с половиной часа в одном часовом поясе. Димка не имел представления, что их ждет в конце пути.
