— Ничего.
Даниил вернулся за свой стол.
Таня допечатывала третью статью, когда к ней подошел Петр Опоткин и начал читать готовый экземпляр, не выпуская сигарету изо рта. Главный редактор, человек резкого склада и с плохой кожей, родом из подмосковской деревни, Опоткин, в отличие от Даниила, был не профессиональным журналистом, а назначенным политическим надсмотрщиком. В его обязанности входило следить за тем, чтобы статьи отвечали установкам Кремля, и он соответствовал должности только своей непримиримой ортодоксальностью.
Он прочитал несколько первых страниц и сказал:
— Я же говорил не писать про холодную погоду.
Таня вздохнула.
— Петр, это статья о Сибири. Всем известно, что там холодно. Никого не введешь в заблуждение.
— Но здесь лишь об этом.
— Здесь о том, как находчивая молодая женщина из Москвы воспитывает семью в трудных условиях и это ей в радость.
Даниил выступил в разговор:
— Она права, Петр, — сказал он. — Если мы будем избегать упоминаний о холоде, люди поймут, что статья — полная туфта и не поверят ни единому слову.
— Мне все равно не нравится, — упрямо сказал Опоткин.
— Согласись, — упорствовал Даниил. — Таня делает это деликатно.
Опоткин задумался.
— Может быть, ты прав, — сказал он и бросил страницы на стол. — В субботу вечером у меня будут гости, — обратился он к Тане. — Дочь закончила школу. Не могла бы ты зайти с братом,
Объявленный карьерист, он приглашал к себе только видных и влиятельных людей, но на таких встречах они изнывали от скуки. Таня знала, что она может решать за брата.
— Я бы с радостью, и Димка тоже, но у нашей мамы день рождения, извини пожалуйста.
Опоткин обиделся.
— Очень плохо, — сказал он и ушел.
Когда он уже не мог услышать, Даниил произнес:
— Про день рождения матери — это правда?
— Нет.
— Он проверит.
— Тогда он поймет, что я вежливо отказалась, потому что не хотела идти.
— Тебе нужно бывать у него.
Таня не хотела спорить. Ее мысли были заняты более важными вещами. Ей нужно написать статью, уйти из редакции и спасти жизнь Устина Бодяна. Но Даниил хороший босс и либерально настроенный, поэтому она подавила свое нетерпение.
— Петру все равно, приду я к нему в гости или нет, — сказала она. — Ему нужен мой брат, который работает у Хрущева.
Таня привыкла, что люди пытаются завести с ней дружбу, поскольку у нее влиятельная семья. Ее покойный отец был полковником КГБ, а дядя Владимир — генерал в армейской разведке.
Даниил продолжал с журналистской настойчивостью:
— Петр уступил нам в том, что касается статей о Сибири. Тебе следует показать свою признательность.
— Я ненавижу его сборища. Его приятелем напиваются и начинают хватать чужих жен.
— Я не хочу, чтобы он имел зуб на тебя.
— А почему он должен иметь зуб на меня?
— Ты очень привлекательна, — Даниил не заигрывал с Таней, он жил вместе с другом, и она была уверена, что он один из тех, кого не влекут женщины. Он говорил прозаическим тоном. — Красивая, талантливая и — что хуже всего — молодая. Петр может очень просто возненавидеть тебя. Попытайся быть с ним жестче.
И Даниил удалился.
Таня осознавала, что он, вероятно, прав, но решила подумать об этом позже и снова сосредоточила свое внимание на машинке.
После полудня в столовой она взяла картофельный салат с прочной селедкой и перекусила за своим столом.
Вскоре она закончила третью статью и отдала страницы Даниилу.
— Я еду домой спать, — сказала она. — Пожалуйста, не звони.
— Молодчина, похвалил он ее за хорошую работу. — Отдыхай и ни о чем не думай.
Она положила блокнот в сумку и вышла из здания.
Сейчас ей нужно убедиться, что за ней никто не следит. Она устала, а значит, могла сделать глупые ошибки. Она волновалась.
Не останавливаясь у ближайшей автобусной остановки, она прошла несколько домов назад по этому маршруту и там села на автобус. Смысл заключался в том, что если бы кто — то за ней следил, он сделал бы то же самое.
Никто не следил.
Она сошла с автобуса у большого дореволюционного дворца, превращенного в жилой многоквартирный дом. Она обошла здание, но никто вроде не держал его под наблюдением. С волнением она еще раз прошла вокруг, чтобы убедиться. Затем она вошла в мрачный подъезд и поднялась на потрескавшейся мраморной лестнице в квартиру Василия Енкова.
В тот самый момент, когда она собиралась вставить ключ в замочную скважину, дверь открылась. В прихожей стояла стройная светловолосая девушка лет восемнадцати, а за ней Василий. Таня мысленно чертыхнулась. Было слишком поздно убегать или делать вид, что она идет в другую квартиру.
Блондинка взглянула на Таню жестким оценивающим взглядом, пробежав глазами по ее прическе, фигуре и одежде. Потом она поцеловала Василия в губы, бросила торжествующий взгляд на Таню и пошла вниз по лестнице.
Василию было тридцать лет, но он любил молоденьких девушек. Они липли к нему, потому что он был высок, энергичен и привлекателен, с густыми темными длинноватыми волосами и карими обаятельными глазами. Таня восхищалась им по совершенно другой причине: потому что он был ярким, смелым и первоклассным писателем.
Она вошла в его кабинет и бросила сумку на стул. Василий работал редактором радиосценариев и по природе своей был человеком неаккуратным. Сто его был завален бумагами, книги лежали на полу. Похоже, он сейчас работал над радиоверсией первой пьесы Максима Горького «Мещане». Его серая кошка Мадмуазель спала на диване. Таня отпихнула ее и села.
— Кто эта потаскушка? — спросила она.
— Моя мать.
Таня засмеялась, несмотря на раздражение.
— Мне жаль, что ты застала ее здесь, — сказал он, хотя по виду не очень сожалел об этом.
— Ты же знал, что я приду сегодня.
— Я думал, что ты появишься попозже.
— Она видела мое лицо. Никто не должен знать, что между тобой и мной есть связь.
— Она работает в ГУМе. Зовут Варвара. Она ничего не заподозрит.
— Пожалуйста, Василий, пусть это будет в последний раз. То, что мы делаем, достаточно опасно. Нам не нужен лишний риск. Ты можешь заниматься сексом с девицами в любой день.
— Ты права, этого больше не повторится, я приготовлю тебе чай. Ты выглядишь усталой.
Василий занялся чайником.
— Да, я устала, а Устин Бодян умирает.
