— Совершенно верно.
— Значит, вы подлежите призыву в армию.
— Но я не американец.
— Не имеет значения.
Это становилось немыслимо. В армии что-то напортачили, в этом Джаспер был почти уверен. Капитан, как служака невысокого звания, просто не хотел признавать ошибку.
— Вы хотите сказать, что армия Соединенных Штатов призывает на службу иностранцев?
Капитан был невозмутим.
— Воинская повинность основывается на местожительстве, а не гражданстве.
— Так не может быть.
Капитан начал раздражаться.
— Если вы мне не верите, идите и проверьте.
— Как раз это я и собираюсь сделать.
Джаспер вышел из здания и вернулся на радиостанцию. В отделе кадров должны знать об этих делах. Он пойдет к миссис Зальцман.
Он дал ей коробку конфет.
— Как мило, — улыбнулась она. — Мистеру Гоулду вы тоже нравитесь.
— Что он сказал?
— Поблагодарил, что я послала вас к нему. Он еще не решил. Но других кандидатов нет.
— Это хорошая новость. Но у меня есть небольшая проблема. Может быть, вы поможете? — Он показал призывную повестку. — Наверное, это ошибка?
Миссис Зальцман надела очки и прочитала письмо.
— О господи, — проговорила она. — Вот невезение! Как это вас угораздило?
Джаспер не верил своим ушам.
— Вы хотите сказать, что я в самом деле обязан служить в армии?
— Да, — с грустью сказала она. — Наши сотрудники-иностранцы раньше сталкивались с такими неприятностями. Правительство считает, если вы хотите жить и работать в Соединенных Штатах, вы должны помогать защищать страну против коммунистической агрессии.
— Вы хотите сказать, что я пойду в армию?
— Не обязательно.
У Джаспера дрогнуло сердце.
— А что нужно сделать?
— Вы можете вернуться домой. Вам не будут мешать уехать из страны.
— Это ужасно! Вы можете как-то помочь мне?
— Нет ли у вас каких-нибудь физических недостатков или заболеваний? Плоскостопья, туберкулеза или порока сердца?
— Я никогда не болел.
Она понизила голос:
— Полагаю, вы не гомосексуалист?
— Нет!
— В вашей семье не исповедуют религию, которая запрещает военную службу?
— Мой отец — полковник британской армии.
— Извините.
Джаспер начал осознавать безвыходность ситуации.
— Мне придется уехать. Даже если мне предложат работу в «Сегодня», я не смогу принять ее. — И тут ему на ум пришла мысль. — А не могут ли меня принять снова на работу после военной службы?
— Только если вы проработаете один год.
— Значит, я не смогу вернуться на место секретаря-контролера передач на радиостанции?
— Никакой гарантии.
— В случае, если я уеду из Соединенных Штатов сейчас…
— Вы можете просто вернуться домой. Но никогда снова не получите работу в США.
— Боже.
— Что вы станете делать? Уедете или будете служить в армии?
— Не знаю, — ответил он. — Благодарю за помощь.
— Спасибо за конфеты, мистер Мюррей.
Джаспер в трансе вышел из ее кабинета. Он был не в состоянии вернуться на свое рабочее место: он должен был подумать.
Он снова вышел на улицу. Ему нравился Нью-Иорк, его высокие Дома, мощные грузовики фирмы «Мак», легковые машины экстравагантного вида, сверкающие витрины роскошных магазинов. Сегодня это все поблекло.
Он дошел до Ист-Ривер и сел в парке на скамейку, откуда открывался вид на Бруклинский мост. Он думал, что уедет от всего этого и вернется домой в Лондон, поджав хвост. Он думал, что ему придется работать в провинциальной английской газете в течение двух долгих лет и что никогда не сможет снова работать в США.
Потом он представил себе армейскую действительность: короткую стрижку, муштру, грубых сержантов, принуждение. Перед глазами всплыли жаркие джунгли Юго-Восточной Азии. Ему, может быть, придется стрелять в тощих крестьян. Его могут убить, или он станет калекой.
Он вспомнил всех, кого знал в Лондоне и кто завидовал ему, что он уехал в Штаты. Анна и Хэнк повели его в ресторан «Савой» по такому случаю. Дейзи устроила для него прощальный ужин в доме на Грейт-Питер-стрит. Его мама плакала.
Он будет как новобрачная, которая возвращается домой после медового месяца и сообщает о разводе. Унижение казалось хуже, чем риск погибнуть во Вьетнаме.
Что ему делать?
Глава тридцать девятая
Молодежный клуб Святой Гертруды стал другим.
Лили помнила, что он начинался более или менее безобидно. Восточногерманские власти одобряли народные танцы, даже если их исполняли в церковном подвале. Правительство было довольно, что протестантский пастор, такой как Одо Фосслер, беседовал с молодежью о ее взаимоотношениях и сексе, коль скоро его позиция совпадала с пуританскими взглядами власть предержащих.
Двумя годами позже клуб перестал быть таким невинным. Там вечер уже не начинался с народного танца. Там играла рок-музыка, и молодые люди самозабвенно танцевали кто как хочет, или, как повсюду в мире говорили, балдели. Потом Лили и Каролин обычно играли на гитарах и исполняли песни о свободе. Вечер всегда заканчивался дискуссией, которую вел пастор Одо, и такие дискуссии всегда вторгались на запретную территорию: демократию, религию, недостатки восточногерманского правительства и привлекательные стороны жизни на Западе.
В доме Лили привыкли вести такие беседы, но слышать критику правительства и коммунистических идей для некоторых молодых людей было новым опытом раскрепощения.
Помимо этого клуба подобные мероприятия проводились и вдругих местах. Три-четыре раза в неделю Лили и Каролин ходили с гитарами в ту или иную церковь или какой-нибудь частный дом. Они знали: то, что они делают, опасно, но им нечего было терять. Каролин знала, что не встретится с Валли, пока стоит Берлинская стена. После того как американские газеты написали о Валли и Каролин, Штази наказала семью исключением Лили из колледжа, и сейчас она работала официанткой в столовой министерства транспорта. Обе девушки были полны решимости не дать властям сломить их дух. Они стали известными среди молодежи, которая тайно сопротивлялась коммунистам. Они записывали на магнитофон свои песни, и плёнки передавались от одного человека к другому. Лили считала, что они не дают пламени погаснуть.
В клубе Святой Гертруды у Лили бы еще один интерес: Торстен Грайнер. В двадцать два года у него было детское, как у Пола Маккартни, лицо, из-за чего он выглядел еще моложе. Как и Лили, он страстно любил музыку. Недавно он порвал отношения с девушкой по имени Хельга, которая, по мнению Лили, была для него недостаточно интеллектуальной.
