Джордж удивился. Прошел только один месяц, как у них начался роман. Он что, должен все решать с Марией? Он собирался уже сказать это, но сдержался и выразился мягче:
— Может быть, мне нужно было сначала обсудить с тобой, но мне это не пришло в голову.
Он полил приправой салат и начал встряхивать его.
— Ты же знаешь, я собираюсь идти на очень хорошую работу в госдепартаменте.
— Конечно.
— Думаю, ты знаешь, что я буду стремиться идти до вершины служебной лестницы.
— Уверен, ты своего добьешься.
— Но не с тобой.
— О чем ты говоришь?
— Высшие должностные лица в госдепе должны быть вне политики. Они должны служить демократическим и республиканским конгрессменам с равным усердием. Если будет известно, что я живу с конгрессменом, я никогда не получу повышения. Они скажут: «Марии Саммерс нельзя доверять, она спит с конгрессменом Джейксом». Они будут считать, что я предана тебе, а не им.
Джордж об этом не думал.
— Извини, — сказал он. — Но что мне делать?
— Что значат для тебя наши отношения? — спросила она.
Джордж подумал, что за этими вызывающими словами скрывается просьба.
— Я не знаю, — ответил он. — Еще рановато говорить о женитьбе…
— Рановато? — Она начинала сердиться. — Мне тридцать восемь лет, и ты у меня лишь второй любовник. Ты думаешь, что мне нужна интрижка?
— Я хотел сказать, — сдержанно проговорил он, — что если мы поженимся, у нас будут дети и ты останешься дома и будешь заботиться о них.
От негодования кровь бросилась ей в лицо.
— Ты так считаешь? Ты не только хочешь помешать мне получить повышение, ты рассчитываешь, что я брошу свою карьеру.
— Ну, так обычно поступают женщины, когда выходят замуж.
— Ни черта подобного. Проснись, Джордж. Я понимаю, что твоя мать посвятила себя с шестнадцати лет лишь заботе о тебе, но ты родился в 1936 году. Сейчас семидесятые. Пришел феминизм. Работа перестала быть времяпрепровождением женщины, пока какой-то мужчина не соблаговолит сделать ее домашней рабыней.
Джордж пришел в замешательство. Это была неожиданность. Он говорил о нормальных и разумных вещах, а она исходит гневом.
— Не пойму, какая муха тебя укусила, — сказал он. — Я не испортил тебе карьеру и не превратил тебя в домашнюю рабыню, я не делал тебе предложения выходить за меня.
Она заговорила спокойным голосом:
— Ты дерьмо. Абсолютное дерьмо.
Она вышла из комнаты.
— Постой! — крикнул он.
Он услышал, как хлопнула входная дверь.
— Черт, — сказал он.
В кухне запахло гарью. Стейки подгорели. Он выключил конфорку. Мясо стало черным и несъедобным. Он выбросил его в помойное ведро.
— Черт, — снова сказал он.
Часть восьмая
ВЕРФЬ
1976–1983 годы
Глава пятьдесят первая
Григорий Пешков умирал. Старому воину было восемьдесят семь лет, и сердце его отказывало.
Тане удалось отправить послание его брату. Льву Пешкову было восемьдесят два года, но он сообщил, что прибудет в Москву на частном самолете. Таня сомневалась, получит ли он разрешение посетить СССР, но ему удалось решить этот вопрос. Он прибыл вчера и должен был приехать к Григорию сегодня.
Григорий лежал в кровати в своей квартире бледный и без движения. Малейшее прикосновение к его телу причиняло невыносимую боль, даже постельное белье на ногах вызывало мучительное страдание, поэтому Танина мать, Аня, поставила в кровати две коробки и накрывала их одеялами, чтобы они согревали, не касаясь его.
Хотя он был слаб, Таня все равно чувствовала силу его личности. Даже в состоянии покоя его подбородок воинственно выдавался вперед. Когда он открывал голубые глаза, он устремлял повелительный взгляд, который часто вселял страх в сердца врагов рабочего класса.
Было воскресенье, и генерала на смертном одре навещали родные и близкие. Они прощались с ним, но, естественно, не показывали вида. Танин брат-близнец Димка и его жена Наталья привели Катю, свою миленькую семилетнюю дочь. Появилась бывшая Димкина жена, Нина, с двенадцатилетним Гришей, у которого во взгляде, несмотря на его юные годы, появилась повелительная решимость его прадеда. Григорий добродушно улыбнулся им всем.
— Я сражался в двух революциях и на фронтах двух мировых войн, — произнес он. — Это чудо, что я так долго протянул.
Потом он уснул, и почти все разошлись. У его кровати остались сидеть Таня и Димка. Димка успешно делал карьеру: сейчас он занимал руководящую должность в Госплане и был кандидатом в члены Политбюро. Он оставался близким сподвижником и единомышленником Косыгина, но их попытки реформировать советскую экономику всегда встречали в штыки кремлевские консерваторы. Димкина жена, Наталья, возглавляла аналитический отдел Министерства иностранных дел.
Таня начала рассказывать брату о последней статье, написанной ею для ТАСС. По совету Василия, который сейчас работал в Министерстве сельского хозяйства, она летала в Ставрополь, столицу южного плодородного края, где колхозники проводили эксперимент с премиальной системой по результатам работы.
— Урожаи растут, — говорила она Димке. — Реформа проходит успешно.
— Кремлю не понравятся премиальные, сказал Димка. — Они заявят, что система попахивает ревизионизмом.
— Система работает уже несколько лет, — продолжала Таня. — Тамошний первый секретарь Михаил Горбачев полон кипучей энергии.
— У него, должно быть, связи в верхах.
— Он знаком с Андроповым, который ездит туда на воды. — Шеф КГБ страдал от почечных камней. Если кто-то заслуживал такой боли, подумала Таня, то уж точно Юрий Андропов.
Димку заинтересовал Танин рассказ.
— Значит, этот Горбачев — реформатор и в дружеских отношениях с Андроповым? — сказал он. — Это делает его необычной персоной. Нужно присмотреться к нему.
— На меня он произвел впечатление здравомыслящего человека новаторских взглядов.
— Нам, безусловно, нужны новые идеи. Ты помнишь, каким был Хрущев в 1961 году, как он верил, что через двадцать лет СССР обгонит США по производству товаров и превзойдет по военной мощи?
Таня кивнула.
— Тогда считали его пессимистом.
— С тех пор прошло пятнадцать лет, а мы отстаем, как никогда. И Наталья говорит мне, что восточноевропейские страны также отстают от своих соседей. Они молчат только потому, что получают от нас огромные субсидии.
Таня кивнула.
— Мы держимся за счет огромного экспорта нефти и сырья.
