Власти решили закрутить гайки. Все было тщательно спланировано — объявление отпечатали в типографии заранее. План выполнялся с безжалостной скрупулезностью. Были ли какие-то надежды?
Таня поехала дальше. На темной улице два человека в камуфляже появились в свете ее фар, и один поднял руку, давая знак, чтобы она остановилась. В этот момент Таня почувствовала боль в правой брови и приняла моментальное решение: до пола нажала педаль газа. Мощный немецкий двигатель рванул машину вперед. Ошеломленные люди отскочили в сторону. С визгом машина завернула за угол и скрылась из виду, не оставив им шанса применить оружие.
Несколькими минутами позже Таня остановилась у посольского здания из белого мрамора. Во всех окнах горел свет: они также, вероятно, пытались выяснить, что происходит. Она выскочила из машины мобежала к американскому морскому пехотинцу у ворот.
— У меня есть важная информация для Камерона Дьюара, — сказала она по-английски.
Морской шхотинец показал рукой куда-то позади нее.
— Это, должно быть, он.
Таня оглянулась и увидела подъезжающий зеленый польский «фиат». За рулем сидел Камерон. Таня подбежала к машине, и он опустил стекло. Как всегда, он обратился к ней по-русски:
— Боже мой, что вы сделали с лицом?
— У меня состоялся разговор со спецназовцем, — сказала она. — Вы знаете, что происходит?
— Арестованы почти все лидеры и активисты «Солидарности» — тысячи людей. Все телефоны молчат. На основных магистралях страны установлены заграждения.
— Но я не вижу русских!
— Все это устроили сами поляки.
— Знало ли американское правительство, что это должно было произойти? Стас сообщал об этом?
Камерон ничего не сказал.
Таня восприняла это как утвердительный ответ.
— Мог ли Рейган что-то сделать, чтобы не допустить этого?
У Камерона бездействие президента вызывало удивление и разочарование, как и у Тани.
— Я думал, что мог, — сказал он.
Таня выкрикнула пронзительным от отчаяния голосом:
— Тогда почему же не сделал?
— Не знаю, — ответил он. — Просто не знаю.
* * *
Когда Таня вернулась в Москву, в квартире матери ее ждал букет цветов от Василия. Как ему удалось разыскать розы в Москве в январе?
Цветы были единственным ярким пятном среди унылого ландшафта. Таня пережила два потрясения: Стас обманул ее, а генерал Ярузельский предал польский народ. Стас был не лучше, чем Паз Олива, и она не могла понять, в чем она ошибается. Может быть, она также ошибается в своих представлениях о коммунизме. Она всегда считала, что он нежизнеспособен. Она была школьницей в 1956 году, когда было подавлено восстание венгерского народа. Двенадцать лет спустя то же самое произошло с Пражской весной, и еще через тринадцать лет «Солидарность» ждало такое же будущее. Может быть, коммунизм и в самом деле — светлое будущее всего человечества, как в это верил до самой смерти дед Григорий? Если так, то мрачная жизнь уготована ее племяннику и племяннице, Димкиным детям — Грише и Кате.
Вскоре после Таниного возвращения домой Василий пригласил ее на ужин.
Теперь по обоюдному согласию они открыто могли быть друзьями. Он был реабилитирован. Не ослабевал успех его радиопрограммы, и он сиял звездой в Союзе писателей. Никто не знал, что он также был Иваном Кузнецовым, диссидентским автором повести «Во власти стужи» и других антисоветских книг, ставших бестселлерами на Западе. Замечательно, думала Таня, что ей и ему удавалось так долго сохранять эту тайну.
Таня собиралась уходить с работы и ехать к Василию, когда к ней подошел Петр Опоткин.
— Ты опять за свое, — промямлил он, сверля ее глазами сквозь облако дыма от торчащей во рту сигареты. — Твоей статьей о коровах недовольны на самом высоком уровне.
Таня ездила во Владимирскую область, где партийное руководство упустило из виду, что скот гибнет от голода, а корма гниют в сараях. Она написала злую статью, а Даниил выпустил ее.
— Как я понимаю, коррумпированные и ленивые хозяйственники, допустившие падеж скота, нажаловались тебе.
— Наплевать на них, — сказал Опоткин. — Я получил письмо от секретаря Центрального комитета, отвечающего за идеологию.
— Он что-то понимает в коровах?
Опоткин протянул ей лист бумаги.
— Нам нужно опубликовать опровержение.
Таня забрала его, но читать не стала.
— Почему ты так беспокоишься о людях, которые разрушают нашу страну?
— Мы не можем дискредитировать партийные кадры.
На Танином столе зазвонил телефон, и она взяла трубку.
— Таня Дворкина у телефона.
Показавшийся ей знакомым голос произнес:
— Вы писали статью о гибели коров во Владимире.
Таня вздохнула.
— Да, я уже получила нагоняй за это. А кто говорит?
— Секретарь, отвечающий за сельское хозяйство, Михаил Горбачев. Вы брали у меня интервью в 1976 году
— Я помню. — Горбачев, очевидно, собирался добавить свой упрек к тому, что она услышала от Опоткина, предположила Таня.
— Я звоню, чтобы поздравить вас с отличным анализом, — сказал Горбачев.
Таня была потрясена.
— Э… Спасибо.
— Крайне важно, чтобы мы ликвидировали подобные недостатки в наших колхозах.
— Э, товарищ секретарь, не могли бы вы сказать это моему главному редактору. Мы только что обсуждали статью, и он говорил об опровержении.
— Опровержении? Чушь какая-то. Передайте ему трубку.
С усмешкой Таня сказала Опоткину:
— Секретарь Горбачев хочет поговорить с вами.
Сначала Опоткин не поверил ей. Он взял трубку и спросил:
— Кто говорит?
Потом он все время молчал, лишь изредка повторяя:
— Да, товарищ Горбачев.
Наконец он положил трубку и ушел, не сказав Тане ни слова.
С чувством глубокого удовлетворения она смяла листок с опровержением и бросила его в корзину.
Она поехала к Василию, не зная, чего ожидать. Она надеялась, что он не станет заманивать ее в свой гарем. На всякий случай она надела простые брюки из саржи и тускло-коричневый свитер, чтобы не будоражить его воображение своим внешним видом. Тем не менее она с нетерпением ожидала этого вечера.
Он открыл дверь, представ перед Таней в синем свитере и белой рубашке, с виду как новых. Поцеловав его в щеку, она стала рассматривать, как он выглядит. Хотя он поседел, волосы оставались, как прежде, роскошными и волнистыми. В свои пятьдесят лет он был строен и худощав.
