Джордж кивнул.
— Если Горбачев больше не хочет командовать в коммунистической империи, это громадный геополитический успех США.
— И мы должны всячески содействовать тому, чтобы Горбачев удержался у власти. Но мы этого не делаем, поскольку президент Буш считает, что все это — уловка Горбачева. Вот он и увеличивает наши ядерные вооружения в Европе.
— Что ослабляет позицию Горбачева и подстегивает ястребов в Кремле.
— Совершенно верно. Кстати, завтра ко мне приезжает группа немцев, которые попытаются объяснить ему, что к чему.
— Будем надеяться, что им повезет, — скептически заметил Джордж.
— Да уж.
Джордж допил кофе, но уходить не хотел. Он блаженствовал после хорошего ужина с вином, и ему всегда было приятно говорить с Марией.
— Ты знаешь, — обратился он к ней, — помимо сына и матери, ты мне нравишься больше всех на свете.
— А как же Верина? — колко спросила Мария.
Джордж улыбнулся.
— Она встречается с твоим старым ухажером Ли Монтгомери. Он теперь редактор «Вашингтон пост». Кажется, это у них серьезно.
— Хорошо.
— Ты помнишь… — Вероятно, ему не стоило говорить это, но он выпил полбутылки вина и подумал: «Какого черта?» — Ты помнишь, мы занимались любовью на этом диване.
— Джордж, — сказала она. — Я не так часто занимаюсь этим, чтобы забыть.
— К сожалению, я тоже.
Она засмеялась и сказала:
— Я рада.
— Когда же это было? — с тоской по прошлому спросил он.
— В тот вечер, когда Никсон подал в отставку, пятнадцать лет назад. Ты был молодой и симпатичный.
— А ты была почти такой же красивой, как сейчас.
— Ты мастер говорить комплименты.
— Было хорошо, правда?
— Хорошо? — Она сделала вид, что обиделась. — И только?
— Это было великолепно.
— Да.
Им овладело чувство сожаления по упущенным возможностям.
— Как же это случилось с нами?
— Нам суждено было идти разными путями.
— Да, наверное.
Они помолчали, и потом Джордж спросил:
— Ты хочешь снова заняться этим?
— Я думала, ты так и не спросишь.
Они поцеловались, и он сразу вспомнил, как это было в первый раз: просто, естественно и с обоюдным желанием.
Тело ее изменилось. Оно стало мягче, менее напряженным, кожа при прикосновении к ней показалась ему суше. Он подумал, что с его телом произошло то же самое: борцовской мускулатуры давно не стало. Но это не имело никакого значения. Ее губы и язык трепетно отзывались на его поцелуи, и он испытывал то же самое удовольствие в объятиях чувственной и любящей женщины.
Она расстегнула его рубашку. Когда он снимал ее, она встала и быстро скинула с себя платье.
— Прежде чем мы перейдем к чему-то еще… — проговорил Джордж.
— Что? — Она снова села. — Ты передумал?
— Вовсе нет. Кстати, очень миленький бюстгальтер.
— Спасибо. Можешь снять его чуть позже. — Она расстегнула его ремень.
— Но я хочу кое-что сказать. С риском все испортить…
— Ну, говори. Воспользуйся случаем.
— Я кое-что понял. Странно, что это не приходило мне в голову раньше.
Она смотрела на него с улыбкой, не говоря ни слова, и он вдруг почувствовал, что она знает, о чем пойдет речь.
— Я понял, что люблю тебя, — сказал он.
— Неужели?
— Да. Тебя это не устраивает? Я все испортил?
— Глупец, — прошептала она. — Я многие годы люблю тебя.
* * *
Ребекка прибыла в государственный департамент в Вашингтоне теплым весенним днем. На газонах цвели бледно-желтые нарциссы, и ее переполняла надежда. Советская империя слабела, возможно, рушилась. У Германии появился шанс стать единой и свободной. Американцам нужно было слегка подтолкнуть в нужном направлении.
Ребекка подумала, что это благодаря Карле, ее приемной матери, она здесь, в Вашингтоне, представляя свою страну, ведет переговоры с наиболее влиятельными людьми в мире. Карла взяла себе насмерть перепуганную тринадцатилетнюю еврейскую девочку в истерзанном войной Берлине и вселила в нее уверенность, благодаря которой она стала государственным деятелем международного масштаба. Я должна попросить для себя фотографию с предстоящей встречи и послать ей, подумала Ребекка.
Со своим боссом Гансом-Дитрихом Геншером и группой помощников она вошла в здание современной архитектуры, где размещался государственный департамент. Фойе высотой в два этажа украшала огромная картина на стене «Защита свобод человека», изображающая пять свобод, которых защищают американские солдаты.
Немцев приветствовала женщина, до этого говорившая по телефону с Ребеккой мягким приятным голосом: Мария Саммерс.
Ребекка удивилась, увидев, что Мария — афроамериканка. Потом она устыдилась своей реакции: не было причины, по которой афроамериканка не должна занимать высокий пост в государственном департаменте. Тем не менее Ребекка отметила, что в здании совсем немного людей с темной кожей. Мария была одной из этих немногих, и в конце концов удивление Ребекки оказалось оправданным.
Мария проявляла дружелюбие и приветливость, но что касается госсекретаря Джеймса Бейкера, то он не спешил выказывать такое отношение. Немцы ждали его в премной пять минут, потом десять. Мария оказалась в неудобном положении. Ребекка начала беспокоиться. Она поняла, что это не случайно. Заставить вице-канцлера ждать было рассчитанным оскорблением. Бейкер явно был настроен враждебно.
Как слышала Ребекка, американцы иногда устраивали подобные вещи, а потом сообщали СМИ, что посетителям выразили неуважение из-за их взглядов. Эти действия давали толчок сомнительным публикациям в прессе стран, откуда приезжали визитеры. Рональд Рейган так поступил в британским оппозиционным лидером Нейлом Кинноком, потому что он тоже выступал за разоружение.
После пятнадцатиминутного ожидания их провели в кабинет госсекретаря. Бейкер, долговязый, спортивного вида мужчина, говорил с техасским акцентом, но в нем не было ничего от провинциала: он был безукоризненно подстрижен и одет. Он демонстративно быстро пожал Гансу-Дитриху Геншеру руку и сказал:
— Мы глубоко разочарованы вашей оппозицией.
К счастью, Геншер был из тех, кто за словом в карман не лезет. Он пятнадцать лет занимал пост вице-канцлена и министра иностранных дел и знал, как реагировать на дурные манеры.
— Мы считаем, что ваша политика отстала от жизни, — спокойно ответил он. — Ситуация в Европе изменилась, и вам нужно принимать это во внимание.
