— В конце концов, они только выполняли приказ!
Его слова вызвали взрыв смеха.
Для Ганса это была самая страшная обида. Он покраснел от злости. Лили вдруг вспомнила, как двадцать восемь лет назад Ребекка бросила в Ганса его ботинки из верхнего окна. Он тогда пришел в неописуемую ярость, услышав презрительный смех соседок.
Ганс стоял перед микрофоном, не в силах перекричать толпу, но все еще не желая сдавать позиции. Это была волевая борьба между ним и толпой, и он потерпел поражение. Надменное выражение сошло с его лица, казалось, что он вот-вот заплачет. Наконец он отвернулся от микрофона и отошел от трибуны.
Он бросил еще один взгляд на толпу, смеющуюся и потешающуюся над ним, и сдался. Уходя со сцены, он увидел Лили и узнал ее. Их глаза встретились, когда она и Каролин стали выходить на сцену с гитарами. В этот момент он был похож на побитую собаку, такой несчастный, что Лили почти стало жалко его.
Потом они прошли мимо него на середину сцены. Кто-то в толпе узнал Лили и Каролин, кто-то знал их имена, и их встретили аплодисментами. Они подошли к микрофонам, проиграли главный аккорд и запели «Эта земля — твоя земля».
И толпа пришла в дикий восторг.
* * *
Бонн был провинциальным городом на берегу Рейна. Он едва ли годился в качестве столицы государства, но именно по этой причине его выбрали таковым, чтобы он символизировал временный характер своего предназначения и веру немецкого народа, что когда-нибудь Берлин снова станет столицей единой Германии. С тех пор прошло сорок лет, а Бонн все еще оставался столицей.
Он навевал скуку, но это устраивало Ребекку, потому что ей, занятой по горло, было не до развлечений, за исключением тех дней, когда приезжал Фред Биро. Она была занята. В сферу ее компетенции входила Восточная Европа, охваченная революцией, которой никто не видел конца. Обычно в обеденный перерыв она перекусывала в своем рабочем кабинете в министерстве иностранных дел, но сегодня решила сделать исключение. Она пошла в любимый недорогой ресторан, где заказала любимое блюдо «Himmel und Erde» — «небо и земля», запеченную картошку с яблоками и беконом.
Когда она ела, появился Ганс Гофман.
Ребекка встала, оттолкнув назад стул. Первое, о чем она подумала: он пришел убить ее. Она не позвала на помощь лишь потому, что увидела выражение его лица. Он выглядел подавленным и жалким. Ее испуг прошел: этот человек больше не представлял опасность.
— Не бойся, я не сделаю тебе ничего плохого, — сказал он.
Она продолжала стоять.
— Чего ты хочешь?
— Поговорить с тобой. Одну-две минуты, не больше.
Она вдруг удивилась, как ему удалось оказаться в Западной Германии, но потом она вспомнила, что ограничения на перемещение не распространялись на старший офицерский состав в тайной полиции. Они могли делать все, что им хотелось. Вероятно, он сказал своим коллегам, что у него задание разведывательного характера в Бонне. А может быть, и не сказал.
К ним подошел владелец ресторана и спросил:
— У вас все в порядке, госпожа Гельд?
Ребекка задержала взгляд на Гансе и ответила:
— Да, спасибо, Гюнтер, думаю, все в порядке.
Она снова села, и Ганс сел напротив.
Она взяла вилку и снова положила ее. Аппетит пропал.
— Тогда одну-две минуты.
— Помоги мне, — сказал он.
Она не поверила своим ушам.
— Что? Помочь тебе?
— Все разваливается. Я должен бежать. Толпа смеется надо мной. Я боюсь, что они убьют меня.
— Как ты представляешь, чем я могу тебе помочь?
— Мне нужно где-то остановиться, нужны деньги, документы.
— Ты в своем уме? После всего того, что ты сделал мне и моей семье?
— Неужели ты не понимаешь, почему я делал это?
— Потому что ты ненавидишь нас!
— Потому что я люблю тебя.
— Не смеши меня.
— Да, я получил задание шпионить за тобой и твоей семьей. Я ухаживал за тобой, чтобы войти в ваш дом. Но потом что-то случилось. Я полюбил тебя.
Он однажды убеждал ее в этом раньше, в тот день, когда она перебралась на другую сторону стены. Он говорил серьезно. Ребекка решила, что он сошел с ума. Она снова начала бояться.
— Я никому не рассказывал о своих чувствах, — продолжал Ганс с умильной улыбкой, словно вспоминал невинную любовную историю юности, а не подлый обман. — Я делал вид, что пользуюсь тобой и твоими чувствами. Но я на самом деле любил тебя. Потом ты сказала, что нам нужно пожениться. Я был на седьмом небе. У меня была отличная отговорка для моего начальства.
Он жил в мире иллюзий, но разве не так жила вся правящая элита Восточной Германии?
— Тот год, который мы прожили вместе как муж и жена, был самый счастливый в моей жизни. И отвергнув меня, ты разбила мое сердце.
— Как ты можешь говорить такое?
— Как ты думаешь, почему я не женился снова?
Она пожала плечами.
— Не знаю.
— Меня не интересуют другие женщины. Ребекка, ты моя любовь.
Она не спускала с него глаз. Она поняла, что это вовсе не глупая история, не беспомощная попытка вызвать к себе сострадание. Ганс говорил искренне. Каждое его слово соответствовало действительности.
— Прими меня обратно, — взмолился он.
— Нет.
— Пожалуйста.
— Я говорю «нет». И всегда будет «нет». Что бы ты ни говорил, я не изменю своего решения. Пожалуйста, не заставляй меня прибегать к грубым словам, чтобы ты понял. — «Не знаю, почему я не испытываю желания причинить ему боль, — подумала она. — Ведь он ничуть не колебался, когда жестоко поступал со мной». — Намотай себе на ус, что я сказала, и уходи.
— Хорошо, — проговорил он. — Я ожидал этого, но я должен был сделать попытку. — Он встал. — Спасибо, Ребекка. Спасибо тебе за тот год счастья. Я всегда буду любить тебя.
Он повернулся и вышел из ресторана.
Ребекка смотрела ему вслед и никак не могла прийти в себя. «Боже мой, подумала она, — такого я не ожидала».
Глава шестьдесят вторая
В холодный ноябрьский день густой туман окутывал Берлин, и в воздухе стоял серный запах от дымящих заводов на адском Востоке. У Тани, спешно переведенной из Варшавы в помощь коллегам для освещения обостряющегося кризиса, было такое впечатление, что у Восточной Германии вот-вот случится сердечный приступ. Все разваливалось на глазах. Повторялась ситуация памятного 1961 года перед возведением стены, когда закрывались школы из-за того, что не хватало учителей, и некому было работать в больницах.
