Ребекка сказала:
— И многие расстаются с жизнью.
Пограничники вели себя безжалостно и бесстыдно. Они
стреляли на поражение. Иногда они оставляли истекающих кровью раненых на нейтральной полосе в назидание другим. Смерть была наказанием за попытку сбежать из коммунистического рая.
Ребекка и Бернд намеревались пересечь границу на Бернауэр штрассе.
Стена странным образом протянулась так, что на некоторых улицах дома находились в Восточном Берлине, а тротуар вдоль них — в Западном. Жители восточной стороны Бернауэр-штрассе в воскресенье 13 августа 1961 года, открыв свои парадные, обнаружили, что ограждение из колючей проволоки не позволяет им выйти из дома. Сначала многие, чтобы вырваться на свободу, выпрыгивали из окон верхних этажей: одни калечась, другие падали на одеяла, растянутые западноберлинскими пожарными. Сейчас всех жителей тех домов переселили и двери и окна в них замуровали.
У Ребекки и Бернда был другой план.
Они оделись и спустились позавтракать со всей семьей, возможно, в последний раз на долгое время. Повторялось утро 13 августа предыдущего года. Тогда всем было грустно и неспокойно: Ребекка собиралась покинуть страну, но жизнью не рисковала. На этот раз все боялись.
Ребекка пыталась поднять им настроение.
— Может быть, когда-нибудь вы последуете нашему примеру, — предположила она.
— Ты же знаешь, — остановила ее Карла. — Мы этого не сделаем. А ты должна — тебе здесь жизни не будет. Мы же останемся.
— А как же папина работа?
— Пока я держусь, — отозвался Вернер.
Он больше не мог бывать на принадлежащей ему фабрике, потому что она находилась в Западном Берлине. Он пытался управлять ею из своего дома, но это было практически невозможно. Телефонная связь между двумя Берлинами отсутствовала, поэтому руководство осуществлялось по почте, которая работала с задержками из-за цензоров.
Все это причиняло Ребекке ужасные страдания. Самым дорогим на свете для нее была семья, а теперь она расставалась с родными.
— Ну что же, никакая стена не стоит вечно, — сказала она. — Придет время, и Берлин воссоединится, и тогда мы снова будем вместе.
В дверь позвонили, и Лили вскочила из-за стола.
— Надеюсь, это почтальон с бухгалтерскими отчетами фабрики.
Валли сказал:
— Как только появится возможность, я уйду отсюда. Я не собираюсь провести жизнь на Востоке, где какие-то старики коммунисты будут указывать мне, какую музыку исполнять.
— Станешь взрослым — тогда будешь решать, — одернула его Карла.
Лили вернулась в кухню с испуганным видом.
— Это не почтальон, — сообщила она. — Это Ганс. Ребекка негромко вскрикнула. Неужели ее бывший муж узнал
о ее намерении бежать?
— Он один? — спросил Вернер.
— Кажется, один. Бабушка Мод сказала Карле:
— Помнишь, как мы поступили с Иоахимом Кохом? Карла посмотрела на детей. Им незачем было знать, как они
поступили с Иоахимом Кохом.
Вернер подошел к кухонному шкафу и выдвинул нижний ящик, где находились тяжелые кастрюли. Он вынул его из шкафа и поставил на пол. Потом он просунул руку далеко в полость и достал оттуда черный пистолет с коричневой рукояткой и небольшую коробку с патронами.
— О господи, — пробормотал Бернд.
Ребекка не особо разбиралась в пистолетах, но она подумала, что это «Вальтер П38». Вернер, должно быть, сохранил его с войны.
А что произошло с Иоахимом Кохом, недоумевала Ребекка? Его убили?
Кто? Мама? И бабушка?
— Если Ганс заберет тебя, мы больше никогда не увидимся, — сказал Вернер Ребекке и стал заряжать пистолет.
— Может быть, он пришел не для того, чтобы арестовать Ребекку, — предположила Карла.
— Тогда выйди к нему, — обратился Вернер к Ребекке. — Узнай, что ему надо. Если что, крикни.
Ребекка встала, и Бернд тоже.
— Тебе там нечего делать, — остановил его Вернер. — Ты только разозлишь его.
— Но…
— Отец прав, — сказала Ребекка. — Будь наготове, если я позову.
— Хорошо.
Ребекка сделала глубокий вздох, немного успокоилась и вышла в прихожую.
Ганс стоял там в своем новом серо-синем костюме и полосатом галстуке, который Ребекка подарила ему на последний день рождения.
— Я получил документы на развод, — сообщил он.
Ребекка кивнула:
— Ты, конечно, ожидал этого.
— Можем ли мы поговорить?
— О чем нам говорить?
— А вдруг есть о чем.
Она открыла дверь в столовую, где иногда устраивали званые обеды, а в обычных случаях делали домашнюю работу Они вошли и сели. Ребекка оставила дверь открытой.
— Ты уверена, что хочешь сделать это? — спросил Ганс.
Ребекка испугалась. Он что — имеет в виду побег? Неужели он узнал? Она решила спросить:
— Сделать что?
— Развестись, — пояснил он.
Она пришла в замешательство.
— А почему бы нет? Ведь и ты этого хочешь.
— Разве?
— Ганс, что ты пытаешься сказать?
— Что нам не нужно разводиться. Мы могли бы начать все заново. На этот раз не было бы никакого обмана. Сейчас, когда ты знаешь, что я офицер Штази, не нужно будет лгать.
Это походило на бредовый сон, в котором происходит нечто невозможное.
— Но зачем? — изумилась она.
Ганс наклонился вперед над столом.
— Ты не знаешь? Ты не догадываешься?
— Нет, — ответила она, хотя у нее вдруг возникло слабое подозрение.
— Я люблю тебя, — проговорил Ганс.
— Ради бога! — вскрикнула Ребекка. — Как ты можешь говорить такие вещи? После того, что ты сделал!
— Я говорю серьезно, — продолжал он. — Сначала я притворялся. Но через некоторое время я осознал, какая ты замечательная женщина. Я хотел жениться на тебе, дело не только в работе. Ты красива, умна и предана своему профессиональному делу — я высоко ценю преданность. Я никогда не встречал таких женщин, как ты. Вернись ко мне, Ребекка. Пожалуйста.
— Нет! — вскричала она.
— Подумай. День, неделю.
— Нет!
Она кричала во весь голос, а он реагировал так, словно она жеманно разыгрывает нежелание.
— Мы поговорим снова, — с улыбкой сказал он.
— Нет! Никогда! Никогда! Никогда! — выкрикнула она и выбежала из комнаты.
