Джордж, облегченно вздохнув, переключился на внутриполитические последствия: думать о возможности ядерной войны было слишком мучительно. Он мысленно вернулся к утренней «Нью-Йорк таймс». Что теперь может сказать Эйзенхауэр? По крайней мере, когда он был президентом, он не давал СССР обратить Кубу в ядерную базу коммунистов.
Это была катастрофа, не только внешнеполитическая. Победа республиканцев на выборах с подавляющим большинством голосов будет означать, что Кеннеди в течение двух лет своего президентства почти ничего не сумел сделать, и тогда на планах по правам человека можно будет поставить крест. Когда республиканцы объединятся с демократами Юга в противодействии предоставления равенства неграм, у Кеннеди не будет шанса внести на рассмотрение законопроект о гражданских правах. Сколько еще времени пройдет, прежде чем деду Марии будет позволено зарегистрироваться избирателем без риска оказаться за решеткой?
В политике все взаимосвязано.
Что-то нужно делать с этими ракетами, подумал Джордж.
Но он не знал, что именно.
Слава богу, Джон Кеннеди знал.
— Мы должны интенсифицировать полеты разведывательных самолетов «У-2», — сказал президент. — Мы должны знать, сколько у них ракет и где они. И ей-богу, мы выставим их оттуда
Джордж оживился. Проблема вдруг перестала казаться такой серьезной. У США имеются сотни самолетов и тысячи бомб. И президент, предпринимая решительные, жесткие действия для защиты Америки, не принесет вреда демократам на промежуточных выборах.
Все посмотрели на генерала Максвелла Тейлора, председателя Объединенного комитета начальников штабов и высшего командующего Америки после президента. Его волнистые волосы, подернутые сединой, и высокий пробор на голове заставили Джорджа подумать, что он ничего собой не представляет. Ему доверяли и Джон, и Бобби Кеннеди, хотя Джордж не мог понять почему.
— После нанесения воздушного удара потребуется полномасштабное вторжение на Кубу, — заявил Тейлор.
— У нас есть план на случай непредвиденных обстоятельств.
— Мы можем высадить там сто пятьдесят тысяч человек в течение недели после бомбежки.
Кеннеди все еще обдумывал возможность удаления советских ракет.
— Можем ли мы гарантировать уничтожение всех пусковых установок на Кубе? — спросил он.
— Стопроцентной гарантии не будет никогда, мистер президент, — ответил Тейлор.
Джордж не подумал об этой трудности. Куба протянулась в длину на 1250 километров. ВВС не смогли бы обнаружить все площадки, не говоря уже о том, чтобы их все уничтожить.
Президент Кеннеди сказал:
— И, как я полагаю, любые ракеты, оставшиеся после воздушного удара, будут немедленно запущены против США.
— Такую вероятность нельзя исключать, — заметил Тейлор.
Президент был бледен, и Джордж вдруг осознал всю тяжесть
ответственности, лежащей на нем.
— Скажите мне, — проговорил Кеннеди, — если одна ракета упадет на средней величины американский город, сколь велики будут потери?
Генерал Тейлор минуту посоветовался со своими помощниками и снова повернулся к столу:
— Мистер президент, по нашим оценкам, погибнут шестьсот тысяч человек.
Глава шестнадцатая
Аня, Димкина мама, хотела встретиться с Ниной. Это удивило его. Отношения с Ниной превзошли все его ожидания; он не упускал случая, чтобы переспать с ней, но какое дело до этого его матери? Он задал ей этот вопрос, она ответила раздраженным тоном-
— Ты был самым умным мальчиком в школе, но иногда ты бываешь таким дурачком. Послушай, каждый уик-энд, если ты не уезжаешь куда-нибудь с Хрущевым, ты проводишь с этой женщиной. Очевидно, она для тебя что-то значит. Ты встречаешься с ней три месяца. Конечно, матери хочется знать, что она собой представляет. Как ты можешь такое спрашивать?
Возможно, она права, подумал Димка. Нина не была просто знакомой, с которой он встречался, и подружкой. Она была его любовницей и стала частью его жизни.
Он любил свою мать, но не во всем слушался ее: ей не нравился мотоцикл, не нравились голубые джинсы, не нравился Валентин. Он готов был сделать все возможное, чтобы сделать ей приятное, поэтому пригласил Нину к себе домой. Сначала она отказалась.
— Я не хочу, чтобы твоя семья разглядывала меня со всех сторон, как подержанную машину, которую ты собираешься купить, — с презрением отрезала она. — Скажи своей матери, что я не собираюсь выходить за тебя замуж. И она скоро отвяжется.
— Семья тут ни при чем, это все она, — попытался объяснить Димка. — Отец умер, а сестра на Кубе. В любом случае, что ты имеешь против замужества?
— Как, ты мне делаешь предложение?
Димка смешался. Нина была захватывающей и сексуальной, и он еще никогда не был так увлечен какой-либо женщиной, но он не думал о женитьбе. Разве он хотел провести всю жизнь с ней?
Он увильнул от ответа.
— Я только пытаюсь понять тебя.
— Я уже выходила однажды замуж, и мне это не доставило радости, — сказала она. — Ты доволен?
Она часто говорила с вызовом, и это было недостатком в ее характере. Но он не возражал. Это даже возбуждало его.
— Ты предпочитаешь оставаться незамужней? — допытывался он.
— Разве не ясно?
— Что ты находишь в этом хорошего?
— Мне не нужно угождать мужчине, я лучше буду угождать себе. А когда я захочу чего-нибудь еще, я могу встретиться стобой.
— Значит, я идеально вхожу в твою интимную сферу.
Она улыбнулась двусмысленности.
— Именно так.
Тем не менее она на минуту задумалась и потом произнесла:
— Ну, хорошо. Не хочу наживать врага в лице твоей матери. Я приду.
В тот день Димка нервничал. Нина была непредсказуема. Когда случалось что-то, что ей не нравилось — случайно разбивалась тарелка, к ней проявлялось явное или мнимое неуважение, в Димкиных глазах виделся укор, — она реагировала порывисто, так, как дул холодный январский ветер в Москве. Но Димка надеялся, что она поладит с его матерью.
Нине раньше не доводилось бывать в Доме правительства. На нее произвела неизгладимое впечатление прихожая по размеру бального зала. Квартира была хоть и не очень большой, но шикарно отделанной и обставленной в сравнении с большинством московских квартир: мягкие ковры и дорогие обои, радиола, шкаф из орехового дерева с проигрывателем пластинок и радиоприемником. Все это входило в привилегии высокого ранга офицеров КГБ, таких как Димкин отец.
Аня приготовила разнообразные закуски, которые москвичи предпочитали формальному обеду: копченая скумбрия и сваренные вкрутую яйца с красным перцем на кусках белого хлеба; бутерброды из ржаного хлеба с огурцом и помидором; и ее piece de resistance1 (Основное блюдо {франц.).) «парусники» — овальные тосты с треугольными кусочками сыра, воткнутые вертикально зубочистками наподобие мачты.
