— Министр обороны видит это иначе.
Наталья помолчала.
— Ты говоришь так, словно решение уже принято.
— Да, принято. Малиновский одобрил предложение Плиева.
— Хрущеву это не понравится, — сказал Димка.
— Наоборот, — ухмыльнулся Филиппов. — Хрущев согласился с ним.
Димка понял, что он пропустил состоявшееся рано утром об суждение, потому что накануне вечером он слишком поздно лег спать. Поэтому он оказался в невыгодном положении. Он встал.
— Пойдем, — сказал он Наталье.
Они вышли из буфета. Дожидаясь лифта, Димка проговорил:
— Мы должны добиться отмены этого решения.
— Я уверена, что Косыгин захочет поднять этот вопрос сегодня на Президиуме.
— Почему бы тебе не напечатать проект решения, который мы с тобой набросали, и предложить Косыгину вынести его на обсуждение. А я попытаюсь переубедить Хрущева.
— Хорошо.
Они расстались, и Димка пошел в кабинет Хрущева. Первый секретарь читал переводы статей из западных газет с прикрепленными к страницам вырезками из изданий.
— Ты читал статью Уолтера Липмана?
Липман был известным американским политическим обозревателем либеральных взглядов, считавшимся близким президенту Кеннеди.
— Нет. — Димка еще не просматривал газеты.
— Липман предложил сделку: мы выводим наши ракеты с Кубы, а они убирают свои — из Турции. Это сигнал мне от Кеннеди.
— Липман всего лишь журналист.
— Нет-нет. Он — рупор президента.
Димка сомневался, что американская демократия работает таким образом, но ничего не сказал.
Хрущев продолжал:
— Значит, если мы предложим этот обмен, Кеннеди согласится.
— Но мы уже потребовали нечто иное: их обещания не вторгаться на Кубу.
— Вот пусть Кеннеди и гадает!
Мы собьем его с толку, подумал Димка. Такова была тактика Хрущева. Зачем быть последовательным? Это только облегчает жизнь противнику.
Димка перевел разговор на другую тему:
— На Президиуме возникнет вопрос о послании Плиева. Позволив ему применить ядерное оружие…
— Не беспокойся, — перебил его Хрущев, пренебрежительно махнув рукой. — Американцы не собираются сейчас нападать на нас. Они даже ведут беседы с генсеком ООН. Они хотят мира.
— Конечно, — покорно согласился Димка. — Коль скоро вы знаете, что этот вопрос будет поднят.
— Да-да.
Несколькими минутами позже руководители Советского Союза собрались в Зале Президиума, обшитом панелями. Хрущев открыл заседание, обратившись к собравшимся с большой речью, в которой он доказывал, что время для американского нападения прошло. Затем он поднял вопрос, который он назвал предложением Липмана. Сидящие за длинным столом встретили его без особого энтузиазма, но никто не стал выступать против. Большинство понимали, что лидер должен проводить дипломатию на свое усмотрение.
Хрущев был так увлечен этой новой идеей, что сразу же продиктовал ответ президенту Кеннеди, а все остальные слушали. Затем он дал указание, чтобы его передали по Московскому радио. В этом случае американское посольство могло направить его в Вашингтон, не тратя время на шифрование.
И тогда Косыгин поднял вопрос о срочном послании Плиева. Он заявил, что контроль над ядерным оружием должен оставаться в Москве, и зачитал приказ Плиеву, который составили Димка и Наталья.
— Да-да, пошлите его, — нетерпеливо сказал Хрущев, и Димка вздохнул с облегчением.
Часом позже Димка с Ниной поднимался на лифте в Доме правительства.
— Давай на некоторое время забудем о грустных вещах, — сказал он Нине. — Не будем говорить о Кубе. Мы идем в гости. Давай повеселимся.
— Меня это устраивает, — Ответила Нина.
Они подошли к квартире Димкиного деда и бабушки. Дверь открыла Катерина в красном платье. Димка удивился, увидев, что оно до колен, по последней западной моде. И что у бабушки по-прежнему стройные ноги. Она жила на Западе, когда ее муж находился на дипломатической службе, и научилась одеваться более элегантно, чем большинство советских женщин.
Она окинула Нину взглядом с головы до ног с бесцеремонным любопытством стариков.
— Вы хорошо выглядите, — сказала она, и Димка удивился, почему она говорит странноватым тоном.
Нина восприняла это как комплимент.
— Спасибо, и вы тоже. Где вы достали это платье?
Катерина провела их в гостиную. Димка вспомнил, как он приходил сюда мальчишкой. Его бабушка всегда давала ему яблочный мармелад, который готовила сама. У него потекли слюнки: вот бы прямо сейчас съесть кусочек.
Казалось, что Катерина держится слегка неуверенно в туфлях на высоком каблуке. Григорий, как всегда, сидел в кресле напротив телевизора, хотя он был выключен. Он уже открыл бутылку водки. Возможно, поэтому бабушка немного покачивалась.
— С днем рождения, дедушка, — сказал Димка.
— Выпей, — предложил Григорий.
Димка должен быть осторожен. Пьяным он будет бесполезен для Хрущева. Он выпил залпом стопку водки, которую дал ему Григорий, и поставил ее вне досягаемости деда, чтобы тот ему больше не наливал.
Димкина мать находилась уже там и помогала Катерине. Она вышла из кухни с тарелкой бутербродов с красной икрой. Аня не унаследовала элегантность Катерины. В любом наряде она всегда выглядела просто.
Она поцеловала Нину.
В дверь позвонили, и в квартиру вошел дядя Володя со своей семьей. Ему было сорок восемь лет, и его коротко стриженные волосы покрылись сединой. Он был в военной форме — его могли вызвать на службу в любой момент. За ним шла тетя Зоя, которая на закате пятого десятка оставалась бледнолицей русской богиней. Позади нее следовали юноша и девушка — Димкины двоюродный брат Котя и двоюродная сестра Галина.
Димка представил всем Нину. С ней тепло поздоровались и Володя, и Зоя.
— Теперь мы все здесь, — сказала Катерина.
Димка окинул всех взглядом: пожилую пару, положившую всем начало; свою простоватую мать и ее голубоглазого красавца брата; свою несравненную тетю; кузена и кузину и рыжеволосую пышку, на которой он собирался жениться. Это была его семья. И она составляла самую дорогую часть всего, что сегодня может быть потеряно, если подтвердятся его опасения. Они все жили в пределах полутора километров от Кремля. Если бы американцы обрушили свое ядерное оружие на Кремль сегодня ночью, все люди в этой комнате утром лежали бы мертвые, со вскипевшими мозгами, исковерканными телами, черной обгорелой кожей. Единственное утешение: ему не пришлось бы скорбеть по ним, потому что он тоже был бы мертв.
Они все выпили за день рождения Григория.
