– О Боже! – растерянно проговорила Тася, наблюдая за тем, как одежда, казалось, сама спадает с нее. Но Стоукхерст улыбался ей, словно делал именно то, что нужно. Он склонился к ее обнаженной груди и, подхватывая языком пьянящие капли, лизнул сначала одну грудь сбоку, а затем неглубокую впадинку под ней. Тася задрожала от возбуждения. Она понимала, что ей следует остановить его, но губы Люка были такими жаркими, щекочущими, ласковыми… Шея ее, не в силах удержать голову, качнулась, как стебель цветка, и Тася обвила руками его плечи, стремясь сохранить равновесие.
– Я, должно быть, пьяна, – еле ворочая языком, проговорила она. – Со мной никогда раньше такого не случалось, но я представляла себе, что при этом именно так себя и чувствуешь… Все это вино. О, я наверняка пьяная! Правда?
– Немножко, – ответил он, продолжая снимать с нее юбку.
Тася вдруг почувствовала себя свободно, мысли о том, что хорошо, а что нехорошо, исчезли, и она даже вздохнула с облегчением, когда надоедливая юбка наконец оказалась в стороне. Ноги ее были свободны, и она ощутила себя легкой, ничем не обремененной… А тем временем он снимал с нее остальную одежду, вещь за вещью.
– Ты пользуешься тем, что ты трезв, – сурово заявила она и, рассмеявшись, перекатилась на бок. Он лег рядом, смотря ей в лицо. Она не могла удержаться и стала медленно обводить пальцем его губы. – А может, ты меня совращаешь?
Он кивнул и ласково отвел прядь волос, упавшую ей на щеку.
– Я не сомневаюсь, что мне не следует хотеть этого. Как же кружится голова! – Тася закрыла глаза, почувствовав его губы, жгучие, настойчивые, от которых кровь весело помчалась у нее в жилах. Он навис над ней, такой красивый и обольстительный, что она вся потянулась к нему.
– Помоги мне снять рубашку, – попросил он.
Какая прекрасная мысль… Она хотела ощутить прикосновение его твердой груди, но мешала рубашка. Она старалась одолеть длинный ряд крохотных резных пуговичек, но они не желали поддаваться. Тогда, схватив тонкое полотно, Тася с силой рванула, рубашка с треском разорвалась, и пуговицы посыпались на пол. Довольная этим, она с жадностью смотрела на его стройный обнаженный торс и озаренное светом свечи лицо.
Глаза его были цвета моря, чистого, без примесей серого или зеленого.
– Как это могут твои глаза быть такими синими? – Она бережно коснулась его лица. – Прекрасного синего цвета…
Такого прекрасного.
Его густые ресницы опустились.
– Помоги мне Господь, Тася. Если ты уедешь, ты возьмешь с собой мое сердце.
Тася хотела было ответить, но он стал целовать ее, и слова куда-то раскатились, затерялись. Как в тумане, она увидела его руку, снова сомкнувшуюся на ножке бокала и наклонявшую его так, что содержимое переливалось через край. Ей было непонятно, зачем он льет на нее вино, но он велел ей не двигаться. Она лежала в мечтательной истоме, а прохладные капли золотистой жидкости падали на ее тело и растекались по животу и между бедер. От этого странного ощущения она зашевелилась, но тут рот Люка прошелся, порхая, по ее коже, по этому влажному следу вниз к животу, слизывая крохотные винные лужицы. Она коротко засмеялась и вдруг задрожала, когда он обнаружил полную вина ямку пупка. Он нежно опустошил ее до единой капельки, касаясь бархатистой кожи раскрытыми губами, время от времени останавливаясь, чтобы провести по ней горячим языком.
Тася замерла, завороженная необыкновенной игрой, которую он затеял, и щекочущим удовольствием, от которого покалывало иголочками каждый дюйм ее кожи. Он раздвинул рукой ее бедра, и она послушно раскрылась, воля ее сменилась полной покорностью.
Все ее существо сосредоточилось на движении его рта, волнующе-дразнящем давлении, которое спускалось все ниже и ниже, пока не дошло до упругих, смоченных вином завитков. Его пальцы легонько прошлись сквозь эти шелковистые заросли, пролагая дорогу скользящему прикосновению языка. После его поцелуя это место бешено запульсировало, и все ее тело содрогнулось. Его язык направился к самой чувствительной точке…, и задержался там, помедлил, пока она не испустила жалобный вздох и не выгнулась навстречу этому волнующему прикосновению с лихорадочным шепотом:
– Да, да, пожалуйста, именно здесь…
Волна наслаждения взметнулась, поднимаясь все выше и выше, с приливной силой, которую тело не могло удержать в себе. Отчаянно вскрикнув, она потянулась вниз и еще теснее прижала его темноволосую голову. Восхитительные содрогания вырвались на свободу и прокатились по ее телу долгими замирающими, преображающимися в тепло кругами.
Опьяненная после любовной истомой, Тася удовлетворенно вытянулась, и в то же мгновение Люк надвинулся на нее.
Она обвилась вокруг его крепкого тела и потянулась к его мужской плоти, нежно обхватывая пальцами всю ее твердую длину. Он застонал, "одним толчком мягко скользнув в ее набухшую глубину, и она радостно сомкнулась вокруг него.
Тася всхлипнула и сплела руки у него на спине, жадно стремясь ощутить сладостную тяжесть его тела, нести бремя давящей ее силы. Но он старался удержать свой вес на локтях, бормоча:
– Я могу раздавить тебя. Ты такая маленькая и хрупкая…, словно косточки у тебя полые, как у птички…
Его пальцы нежно обводили контуры ее ребер, он целовал ее груди и смуглую гладкость ложбинки между ними.
– Когда я чувствую твою ответную страсть…, когда ты стремишься привлечь меня ближе, теснее…, я чуть не схожу с ума, почти не контролирую себя и с трудом сдерживаюсь, чтобы не причинить тебе боль.
– Не сдерживайся, – задыхаясь, просила она, вздымаясь навстречу каждому его пронзающему выпаду. – Я не сломаюсь.
Но он не терял голову, даже когда ее руки требовательно гладили его спину и бедра, а зубы нежно сжали его плечо.
Сладкое забвение накатило лавиной на обоих разом и слило их в едином обвале наслаждения, бездумного и беспредельного.
* * *
Следующие несколько часов они провели в огромной дубовой постели с массивными резными столбиками, поддерживающими балдахин и необъятные голубые занавески. Но любовь не только приносила наслаждение, она вызывала ужасный аппетит, и они совершили набег на кладовую. Поев фруктов, сыра и кексов, они снова забрались в постель. Тася, зацепившись пальцами ног за матрас, постаралась вытянуться, но все равно не достала до его другой стороны.
– Кровать слишком большая, – пожаловалась она, перекатываясь по белым простыням и улыбаясь Люку. – Я в ней все время теряюсь.
Он засмеялся и подхватил ее на руки.
– А я буду тебя все время отыскивать.
Обвив его шею руками, она устроилась у него на коленях и прижалась щекой к щеке.
– Мне нравится быть распутной, – наивно сообщила она. – Неудивительно, что многие женщины предпочитают быть любовницами.
– Ты считаешь, что ты теперь ею стала? – Он целовал ее в шею.
