– Мой ненаглядный… Мой желанный… Мой витязь… Мой любимый… – погружаясь в сладкий омут наслаждения, прошептала женщина. – Иди же ко мне, Юрочка, иди скорее, я так по тебе истомилась! Ну же, скорее!
Князь Звенигородский торопливо содрал с себя многие свои одежды – и обнаженные тела наконец-то соприкоснулись, возрождая пламя нестерпимо жаркой любви, стирая любящим рассудок, изгоняя из их разума все мысли и оставляя лишь одно страстное желание – одно на двоих…
И был вихрь сладострастия, и был вулкан наслаждения, и была сладкая усталость в объятиях друг друга, были новые нежные поцелуи…
– Обожди… – внезапно спохватилась женщина и потянулась к своему поясу, открыла сумку, вытянула из нее за золотую цепочку костяной диск в два пальца шириной. – Вот, возьми. Оберег богини змей и Николая Чудотворца. Для дарования красоты на семи полнолуниях выдержан, для защиты от чародейства в проточной воде вымочен, для спасения от ран на сырой земле заговорен, от нутряных немощей на рассветные лучи нашептан
[10]. Он станет спасать тебя и защищать в дальних походах от всех напастей.
Софья Витовтовна расправила цепочку и сама надела амулет на шею воеводы.
– Спасибо, любовь моя, – мужчина накрыл подарок ладонью. – Прости, сейчас мне нечем отдариться.
– Да ты шутишь, мой родной! – Софья с улыбкой взяла его лицо в ладони. – Нечто забыл, как отдал мне пояс ордынского хана? И преподнес победу над всей его армией! Это мне надобно извиняться, что за великие твои подвиги лишь такими мелочами ответить могу…
– Ты сделала больше, моя ненаглядная, – покачал головой князь. – Ты сотворила чудо. Ты родила нашего сына!
– Тс-с! – Женщина положила палец ему на губы. – Не стоит лишний раз об этом болтать. Не дай бог, кто-нибудь услышит.
– Здесь?! Кто-о?
– Все равно не стоит, – шепнула Софья. – Коли станем лишний раз болтать об этом наедине, можем по привычке проговориться и прилюдно.
– Когда? Прилюдно ты шарахаешься от меня, ровно от чумного!
– Зато здесь я твоя! – поцеловала его княгиня. – Вся твоя, целиком и полностью! Все, что только пожелаешь, мой ненаглядный повелитель!
– Да… Да… – Губы князя коснулись ее глаз, бровей, кончика носа. Но неожиданно замерли. – Все-таки, Софья, мне бы хотелось увидеться с сыном.
– Разве тебе сие хоть кто-то запрещает, мой милый? – удивилась женщина. – Поступи как всегда, объяви охоту и пригласи брата. Тот, разумеется, возьмет Василия с собой. И можешь любоваться нашим мальчиком сколько пожелаешь! Даже подарки можешь ему делать и играть с ним совершенно спокойно. Ты ведь считаешься его дядей!
– Какая охота, любовь моя? – покачал головой князь. – Распутица на дворе! Тракт, и тот весь мокрый и расползается, дружина насилу прошла. А в сторону хоть на шаг свернешь, сразу грязи по колено.
– Подожди зимы, – легко предложила Софья.
– Не могу, лебедушка моя ненаглядная. Я не появлялся в своем уделе больше полугода, еще с апреля. Я ведь все-таки князь, надобно править! Иначе, сама понимаешь, слуги без надзора надлежащего очень быстро лениться начинают, от дела своего лытать, праздности предаваться, а то и приворовывать. Посему с первыми морозами, едва токмо дороги встанут, мне надобно будет не охоты затевать, а в Галич к себе отправляться.
– Это верно, – согласилась женщина, запустив пальцы в волосы любимого. – Коли ты задержишься в Москве при таковой насущной надобности, это вызовет вопросы и подозрения.
– Ты преувеличиваешь, Софья, – не выдержал Юрий Звенигородский. – Уж моя задержка с отъездом наших с тобой отношений точно не выдаст! Мало ли какие хлопоты у людей случаются?
– Но лучше не рисковать, мой ясный сокол, – княгиня погладила любимого по щеке. – Я придумаю, как ты сможешь встретиться с Васей безо всех подобных опасностей.
– Знаю, моя ладушка, знаю, – улыбнулся мужчина. – Мудрее тебя на сем свете еще никто не рождался.
Его ладонь снова скользнула по горячему бархатистому бедру женщины. Софья Витовтовна понимающе улыбнулась, наклонилась к губам князя – и двух любящих людей снова закружило сладким пламенем желания.
Князь и княгиня решились расстаться только поздней ночью. Да и то не по своей воле. Просто в лампадке закончилось масло, огонек начал прыгать и чадить. А остаться без света на сеновале без единого окна, тем более ночью – сложно даже для тех, кому и смотреть вроде бы совершенно не на что. Даже тем, кто и без того каждый вершок тела друг друга знает наизусть.
В последних отблесках света любящие оделись, спустились вниз. Юрий Дмитриевич на ощупь нашел засов на двери, отодвинул, толкнул створку, надеясь впустить хоть немного звездного света. Но, увы, небо закрыли тучи, и снаружи колокольни было чуть ли не темнее, нежели внутри.
– До завтра… – услышал он слабый шепот, ощутил легкий поцелуй в шею и слабый толчок между лопаток. Сделал шаг вперед и услышал, как позади стукнул засов.
Софья Витовтовна повела плечами, потрясла лампой – что особой яркости огоньку не добавило, прошла в часовню и далее, в залу. Затем шагнула из дверей на улицу и громко зевнула, потянулась:
– Кажется, я задремала в молитвах. Надобно скорее в постель!
– Мы здесь, княгиня! – поспешно выбежал к ступеням крыльца новик. – Не беспокойся, здесь все было тихо!
С малым запозданием к хозяину подтянулись холопы в добротных стеганых поддоспешниках. Одежда не богатая – но опрятная, ратным людям к лицу. Боровские бородачи выглядели людьми бывалыми, невозмутимыми. И службу перед храмом, в отличие от княжича, наверняка прокемарили в укромных уголках, укрывшись плащами – каковые сейчас поспешно набрасывали на плечи.
– Я провожу! – с легким поклоном заверил женщину княжич.
Холопы молча переглянулись. Самый плечистый, скользнув пальцами вдоль ремня, медленно направился вперед по тележной колее, осторожно прощупывая дорогу ногой. Его могучая спина даже в темноте различалась вполне достаточно, чтобы Софья Витовтовна уверенно шла в паре шагов позади. Княжич и остальные стражники шли уже за ней.
Вскорости впереди открылось крыльцо, ярко освещенное факелами, дорога стала хорошо различима, и княгиня ускорила шаг, обогнав слугу. Войдя в двери бокового крыльца, она повернула налево, к пиршественной палате. Добравшись, встала у дверей, заглянула внутрь.
Веселье длилось обычным порядком. Кто-то пил, кто-то смеялся, кто-то отдыхал. Но как раз сейчас наступило затишье – то самое время, когда отдыхающих стало сильно больше, нежели бодрствующих. Бояре спали на лавках у стен, спали на лавках прямо около стола. Иных сон сморил явно неожиданно – они валялись с видом убитых где попало. Другие, почуяв близкую победу дремоты, отошли от стола, выбрали удобное место, укрылись плащами или ферязями, подсунули шапки под голову вместо подушки.
