– Где же ты, мой витязь? – сглотнув, еле прошептала она. – Где ты, мой сокол? Почему не поздравляешь молодоженов сам?
Юрий Дмитриевич, храбрый воевода, звенигородский князь… Ее любовь, ее страсть, ее самое потаенное желание и ее самый главный страх.
Все эти годы вдовая княгиня рвалась к нему всей душой и всем телом. Мечтала о нем, желала, томилась и страдала, вспоминая его ласки, его глаза, его поцелуи, его страсть и его нежность. Звала к себе. Будь ее воля – бросила бы все и помчалась, поскакала в далекий заволочский Галич через поля, реки и озера, дабы упасть в драгоценные объятия, утонуть в сладкой неге…
Однако же холодный разум раз за разом напоминал матери великого князя, что Юрий Звенигородский – есть законный наследник трона, старший из потомков великого князя Дмитрия. И пусть непобедимый воевода любит ее и не даст в обиду – но не все в этом мире решает воля властителя. У Юрия Дмитриевича в Москве много сторонников, и если они узнают о его приезде – вполне могут выгнать из города нелюбых правителей, не дожидаясь его приказов. И тогда высокочтимого многими боярами воеводу будет ждать пустой, свободный трон. Князю при сем раскладе не останется ничего более, кроме как обреченно принять власть.
Все шесть лет одиночества Софья разрывалась надвое между двумя крайностями, между желанием вновь познать ласки любимого – и страхом потерять из-за него Москву, оказаться с позором изгнанной обратно к отцу. Ведь даже в самом лучшем случае, став законной супругой, она все равно оказалась бы в тени знаменитого победителя Орды, а ее сын – навсегда лишился бы трона и даже всякой надежды на оный, ибо старшими наследниками стали бы дети Юрия Дмитриевича. А их у звенигородского князя – целых трое!
В минуты самой отчаянной тоски женщина не выдерживала – и отправляла в далекий Галич мольбы приехать, мольбы вернуть в ее жизнь любовь и нежность, мольбы об объятиях и ласках. Но потом наступало отрезвление – и Софья Витовтовна холодела от ужаса, опасаясь того, что ее витязь откликнется на мольбу.
Шесть лет томления с разорванным надвое сердцем! Разве хоть кто-то способен понять, что это была за невероятная мука?
Но теперь все наконец-то позади!
Василий женат – а на Руси женатые мужчины считаются взрослыми. Он женат как великий князь, и он породнился с самой родовитой русской знатью. Это означало, что потомок великого князя литовского утвердился на московском троне прочно и надежно, пустив глубокие местные корни. Прихоть недоброжелателей изгнать его больше не сможет – он стал своим. Новый брак его матери теперь уже ничего не изменит. Отныне у великого князя – своя семья!
Судьба Софьи Витовтовны стала лишь ее судьбой – Василию любые ее изменения больше не повредят. Можно уезжать, можно стричься в монахини, можно выходить замуж – он все равно останется государем. Теперь она свободна! Теперь ей дозволено все!
– Да где же ты, Юра, где?! – даже привстала со своего места женщина. – Теперь ты смело можешь возвращаться ко мне! Все тревоги и невзгоды остались позади! Отныне мы всегда будем вместе!
От этих слов, переходящих в сладкие мечтания, на ее сердце стало так горячо, что захотелось распустить ворот.
Ее любимый где-то здесь, совсем рядом! И через считаные часы, уже сегодня вечером, они снова смогут обнять друг друга, поцеловать – и ничего не опасаясь, ласкать друг друга хоть до самого утра! Вдовая княгиня имеет право на одиночество, она имеет право на новый брак. Она имеет право на долгожданную любовь и счастье…
– Проклятье, почему его нигде не видно?! – начала тревожиться Софья Витовтовна. – Он же должен сидеть за первым столом!
То ли от выпитого вина, то ли от любовного томления, но ее снова бросило в жар. И на сей раз с такой силой, что женщина сбросила с плеч песцовую пелерину и снова потянулась к кубку, дабы утолить нахлынувшую жажду.
– Дозволь обратиться, Софья Витовтовна, – обойдя справа опричный стол, поклонился княгине-матери галичский княжич. – Василий я, сын князя Юрия Дмитриевича. Отец мой велел сию шкатулку тебе поднести…
«Подарок! – бешено застучало сердце женщины. – Юра меня помнит, он любит меня! Снова присылает подарки… – в памяти Софьи промелькнули десятки поясов, снятых с поверженных воевод, ханов, князей и эмиров, что раз за разом клал к ее ногам непобедимый витязь. Поясов, коими изрядно заполнен один из сундуков ее опочивальни. – Может, там еще и письмо? Куда он меня зовет? В звонницу? Али домой? Али и вовсе к себе в Галич? Да хоть бы и так! Теперь – можно!»
Широко улыбаясь и тяжело дыша в предвкушении сюрприза, Софья Витовтовна открыла шкатулку, ахнула сверканию самоцветов. Поворошила, любуясь колечком в виде аспида, резным змеевиком, навершием для меча, темляком, накосником… И совсем не сразу узнала во всем этом те безделушки, каковые сама же когда-то и выбирала…
– Что сие означает? – свистящим шепотом выдавила она, хотя холодеющей душой уже успела понять все.
Князь Юрий – ее любимый, ненаглядный, ее желанный… Ее любимый вернул ей все ее подарки!
А это значит… Значит, что ее только что бросили!
Ее отвергли!!!
– А-а-а-а!!! – Громкий крик отчаяния, крик убитой в момент высшего желания любви смешался с воплем ярости, заставившим всех гостей замереть и поднять головы на вскочившую княгиню-мать.
Василий Юрьевич тоже попятился, раскрыв глаза в огромном изумлении.
Между тем бешенство властной правительницы, которой только что вдребезги разбили трепещущее обнаженное сердце, – это бешенство искало выхода… И всей своей яростью обрушилось на главного виновника нестерпимой душевной боли!
– Стоять, Васька! Что это такое, Васька?! – Сбежав со ступеней, Софья Витовтовна решительно расстегнула наборный, с самоцветной пряжкой и подвесками из золотых цепочек, ремень молодого гостя и вскинула высоко над головой: – Смотрите все, это пояс моего свекра! Он ворованный, его князья галичские украли! Все вы, Юрьевичи, ворье! Предатели, подонки, законченная мразь! Вон из моего дома, подлые твари! Во-он!!! Пошли все вон!!!
Княжича Василия бросило в жар, рука привычно хватанула пустое место на левом боку. И будь там на своем месте сабля – лежать бы сейчас скандальной бабе разрубленной пополам от макушки до пояса. Но оружия не имелось. Ни сабли, ни ножей, ни даже кистеня в поясной сумке. И пока Василий Юрьевич соображал, как поступить в столь непривычном положении, – к нему уже кинулись дворцовые слуги, холопы, бросилась на подмогу стража.
Братья Дмитрии вскочили, прямо по столам метнулись брату на помощь – но их оказалось всего трое против двух десятков дворни. Следящая за порядком на пиру челядь не дала молодым людям вытащить клинков – обняла, стиснула, зажала меж собой и быстро-быстро вытолкала из трапезной. Слуги очень хорошо умели сие делать: не допускать на княжеских пирах драк и поножовщины. Ибо ссоры меж хмельными гостями случались всегда – как же оно без этого? А кровопролитие на празднике не надобно никому.
Холопы крепко обняли братьев – поступок не оскорбительный, за обиду потом не представишь, – вместе с ними вышли из палаты, оттащили немного подалее, за пару поворотов, дабы обратно сразу не кинулись – и оставили остывать от гнева под присмотром нескольких дюжих молодцев.
