Козлов и Сарчук переглянулись.
— Толмачева, что ли? — предположил Виктор, назвав фамилию любимой певицы. — Сдается мне, у нее тоже… это… сопрано.
— Бери выше! — усмехнулся Анатолий. — На сцену даже не вышла, а выплыла сама Зыкова. Она долго обнимала Полякову, а потом затянула свою «Реку Волгу». Ну и голосина! Мне казалось, все содрогается от его мощи!
— Поговаривают, Зыкова любит драгоценности, в частности бриллианты, — заметил судмедэксперт. — Почему бы не предположить, что этих двух дамочек связывала не только музыка? Я, помнится, от кого-то слышал, что наша Нонна передала ученице не только свои музыкальные знания, но и страсть к бриллиантам.
Петрушевский сразу посерьезнел:
— Если это так, я нам не завидую. Где бриллианты, там всегда крутятся сами знаете кто. Ну, те, которых мы никогда не станем допрашивать.
Сарчук подумал, что следователь даже здесь не решился назвать имя родственницы высокопоставленной особы. Ее любовь к бриллиантам была известна не только им — кажется, всему народу. Ходили слухи, что ювелирные магазины городов, которые вдруг вздумалось посетить этой даме, специально готовили ей дорогие подарки в виде сверкающих камешков. А еще ходили слухи, что она готова была продать душу дьяволу, лишь бы заполучить драгоценности, которые еще не украшали ее коллекцию. С помощью своего любовника — оперного певца — дама собирала информацию о тех, кто имел в закромах антиквариат, и где угрозами, где обещаниями, но только не деньгами заставляла несчастных расставаться с ними. А что, неплохая версия, имеющая право на существование. Виктор бросил взгляд на следователя, подозревая, что Анатолий думает о том же. Если они правы, это висяк. Никогда и никто не подпустит их к могущественной особе.
— Ребятки, давайте еще раз все внимательно осмотрим, составим протокол и наконец отпустим наших понятых, — следователь словно только что заметил несчастных супругов и кратко объяснил их обязанности. Жена, стройная, несмотря на преклонный возраст, с копной седых волос, кивнула.
— Кстати, сестра покойной уже в пути? — поинтересовался Петрушевский. — А ее муженек, который вызвал милицию, почему нас не дождался?
— Сестре сообщили и ее мужу тоже, — спокойно произнес Виктор. — Обещали быть.
— Отлично, — Анатолий погрузился в написание протокола, а закончив, дал прочитать понятым. — Если все верно, распишитесь. Сами-то про покойную что-нибудь можете сказать?
Оба, как китайские болванчики, отрицательно замотали головами.
— Не допускали нас в квартиру, — призналась женщина. — Оно и понятно. Кто мы такие? Нам эта квартира по наследству от моей матери-художницы досталась. Вот с ней Нонна любила погонять чаи. А мы даже порог не переступали. Хотя при жизни Нонны у нее был проходной двор. Помнишь, Григорий, я тебе рассказывала? — Она посмотрела на мужа, который по-прежнему стоял молча, будто истукан. — Нельзя так сближаться с учениками.
— В каком смысле сближаться? — не понял Анатолий.
— А вот как хотите, так и думайте, — усмехнулась женщина. — Из всех своих учеников наша соседка особо выделяла молодых красивых мужчин. А уж насколько близко она к себе их допускала — этого я вам не скажу. Свечу не держала.
— Можете назвать кого-то конкретно? — спросил следователь, с надеждой подняв на нее серые усталые глаза. Если бы эта дама назвала имена и фамилии, она бы сильно облегчила их работу. Но соседка лишь недовольно тряхнула седой гривой.
— Если меня на порог не пускали, откуда мне знать фамилии ее прихлебателей? — веско заметила она. — Вы уж сами ищите, товарищ следователь.
— А о потерпевшей тоже ничего не скажете? — Петрушевский цеплялся за соломинку.
— О Ниночке? — Морщинистое лицо женщины оживилось. — Ниночка была золото. Странно, почему замуж не вышла при такой-то матери, — она запнулась и махнула рукой. — Впрочем, что тут странного? Если кто из этих прихлебателей и переключался на Нину, она гнала его. И правильно делала.
Разумеется, кто из прихлебателей переключался на Нину — следователь уточнять не стал. Этого женщина не знала.
— Еще раз большое спасибо, можете быть свободны, — поблагодарил он супружескую чету и посмотрел на часы. — Не спешит что-то наша пара Шаповаловых.
— Сестра Нины не Шаповалова, а тоже Ельцова, — обернувшись на пороге, сказала пожилая дама. — Живет нерасписанная, бесстыдница. Ниночка совсем другая была, без ЗАГСа сожительствовать не хотела. Да и нужны были ей эти прихлебатели!
— Значит, по-вашему, Шаповалов тоже прихлебатель? — уточнил Анатолий, вспомнив о своей соседке, довольно симпатичной женщине средних лет, которая никогда не была замужем официально и совершенно спокойно относилась к сожительству. Мужчин она меняла как перчатки, и, когда его жена как-то поинтересовалась, почему же Женя (так звали соседку) никак не свяжет себя узами брака, та без тени смущения ответила:
— Да все они альфонсы, так в зарубежных фильмах прихлебателей называют. Думают, если я работаю в сфере торговли, значит, им можно жить на мои денежки, а свои в кубышку складывать. К тому же, представляешь, недавно выяснилось, что мой последний кавалер вообще женат. А как маскировался! Я ведь с порога требую: «Паспорт покажи».
— И что же у того обманщика, штамп не стоял? — удивлялась жена.
— Не поверишь, он документ у брата младшенького выклянчил, — пояснила Женя. — А тот покамест холостой. Так вот и дурят нашу сестру.
Жена, пообщавшись с соседкой, со смехом пересказала все Анатолию. Она не жалела бедную обманутую Евгению, потому что считала: та, как говорилось в стихотворении Пушкина, была «сама обманываться рада». Интересно, к такой же категории принадлежала сестра Ельцовой?
— А как к ней относилась мать? Так же хорошо, как и к Нине? — спросил он пожилую даму, уже державшуюся за дверную ручку. — Судя по всему — нет, раз она предпочитала жить с Ниной.
Женщина изобразила изумление, и ее ярко накрашенные губы скривились.
— Значит, вы не в курсе, товарищ следователь? — В ее глазах вспыхнул довольный огонек. Дама наконец нашла благодарного слушателя и готова была выложить все, что знала.
— Какая мать, о чем вы говорите! — От избытка чувств она прислонилась к стене. — Девочки — круглые сироты, у них происхождение самое что ни на есть крестьянское. Нина говорила: их родители в Гражданскую войну с голоду померли, девчонок забрали в детский дом. Когда они выросли, то в Москву подались. Она же у нас резиновая! — усмехнулась дама. — Сонька где-то в магазине пристроилась, а Ниночке повезло: Нонне требовалась домработница, вот ей Нину и порекомендовали, уж извините, не знаю кто и как. Бедняжка за троих пахала. Если бы вы видели ручки этой певицы, вы бы сразу поняли, что они тяжелее микрофона сроду ничего не держали. Ниночка и стряпала, и стирала, и столы гостям накрывала. Нонна к ней так привязалась, что лет десять назад удочерила. И ведь верно поступила, сама одна как перст. Личная жизнь не заладилась, деток не нарожала, так хоть сироту облагодетельствовала. Все свои драгоценности Ниночке завещала, пусть та и не любила наряжаться — очень уж скромная была.
