Губы его оторвались от ее рта, и она издала слабый стон разочарования. Руки Эммы барахтались в складках его рубашки, бессмысленно терзая ее. Он пробормотал что-то по-русски, его жаркое дыхание пронзало ее волосы, лаская и обжигая кожу головы. Постепенно пальцы ее расслабились и тихо легли ему на плечи. Открыв глаза, Эмма увидела через его плечо, что Маньчжур наблюдает за ними влажными немигающими глазами, а хвост его слегка подергивается. Она отдернула руки от Николая и стала нервно поправлять рубашку и пояс.
Николай отступил на шаг и, невозмутимо поглядев на нее, тихо сказал:
– Если тебе когда-нибудь что-то понадобится, можешь прийти ко мне. Я хочу стать твоим другом, Эмма.
– По-моему, у вас и так достаточно друзей.
Большим пальцем он пригладил ей темно-красную шелковистую бровь.
– Не таких, как ты.
– Друзей так не целуют.
Он небрежно коснулся указательным пальцем ее щеки.
– Не будь ребенком, Эмма.
Его замечание больно уязвило Эмму, и она отозвалась самым надменным тоном, какой сумела изобразить:
– Какой прок нам обоим в этой дружбе?
Его пальцы скользнули по щеке, приподняли подбородок, и девушка вся напряглась. Чуть коснувшись губами ее губ, он ответил:
– Возможно, мы узнаем это потом… Рыжик.
Затем он отпустил ее, но она продолжала стоять, прислонившись к стене, полузакрыв глаза, пока он не ушел.
* * *
Весь конец недели Эмма не могла ни о чем думать, кроме визита Николая и возможных причин его поведения. Ей было непонятно, чего он добивается. Ведь наверняка он не стремился завести роман с ней, эксцентричной дочерью английского герцога, когда столько красивых женщин Лондона пылко стремились залучить его в свои постели. Она была не настолько глупа, чтобы поверить, будто он и вправду хочет ее дружбы. Он наслаждался обществом аристократов, ученых, артистов, политиков, бросавшихся бегом навстречу, стоило ему лишь щелкнуть пальцами. Нет, общества ему всегда хватало… любого.
Однако не успела она убедить себя, что оказалась просто минутной забавой для него, как он снова явился с визитом. Эмма находилась в своей комнате. Нежась на утреннем солнышке, она сидела на подушке в глубокой нише окна и читала роман. Ее пес Самсон, дворняга с большой примесью овчарки, выжидающе поднял голову, прислушиваясь к звуку шагов.
В дверях появилась Тася и постучала костяшками пальцев по косяку.
– Эмма, - странным тоном проговорила она, - приехал Николай.
Книжка дрогнула в руках Эммы. Она посмотрела на Тасю, не скрывая удивления.
Между тем Тася негромко продолжила:
– Он спрашивает, не хочешь ли ты покататься с ним верхом.
Буря смятения поднялась в душе Эммы, ей отчего-то захотелось вскочить и заметаться по комнате. Вместо этого она отвернулась к окну и устремила взор вдаль.
– Не знаю, - протянула она, разволновавшись от мысли, что окажется наедине с Николаем. Что он ей скажет? Что ему надо? Возможно, он попытается вновь ее поцеловать?
– Я не уверена, что Люк это одобрит, - осторожно заметила Тася.
Эмма насупилась.
– Уверена, что не одобрит! Папа хочет, чтобы я вечно оставалась одна и ни с кем не виделась. Мне все равно, что он скажет, когда вернется из Лондона со своих деловых встреч. Пусть выругает меня! Я буду поступать так, как мне захочется. Скажи Николаю, что я спущусь через пять минут.
– Ты несправедлива к отцу.
– А он был справедлив ко мне?
Эмма встала и направилась к комоду. Она открыла верхний ящик и стала искать перчатки для верховой езды.
– Ты не можешь ехать без сопровождения.
– Почему? - презрительно пожала плечами Эмма. - Ведь Николай мне родственник, не так ли?
– Не совсем. Точнее, весьма и весьма дальний, и то по мачехе.
– Сомневаюсь, что в обществе разразится скандал, если я поеду с ним на верховую прогулку. Ни один здравый человек не поверит, что Николай Ангеловский вдруг воспылал интересом к престарелой девице с морковными волосами.
– Ты вовсе не престарелая девица!
– Но и не царица лондонских балов. - Стоя спиной к Тасе, она продолжала копаться в ящиках.
Тася тихонько вздохнула:
– Эмма, когда ты перестанешь так сердиться на свою семью?
– Может быть, когда вы перестанете вмешиваться во все подробности моей жизни. Я чувствую себя запертой в клетку, как эти бедные животные в моем зверинце.
Эмма так и стояла спиной к Тасе и наконец услышала удаляющиеся шаги. Тогда она с вызовом посмотрела на Самсона, который, похоже, огорчился. Свесив язык, он укоризненно уставился на девушку.
– Не смотри на меня так, - проворчала Эмма. - Она, как всегда, на стороне папы.
Но пес не сводил с нее удивленных глаз, уши его подергивались от любопытства. Внезапно он перевернулся на спину и раскинул лапы, подставляя живот в надежде, что его почешут.
Мятежный гнев Эммы угас, и она, фыркнув, подошла к нему.
– Глупая старая псина. Глупый мальчик! - Присев около него на корточки, она скребла коротко остриженными ногтями его грубую шкуру, пока он не начал блаженно повизгивать и извиваться. Эмма тяжело вздохнула. - Ох, Самсон, сколько же своих секретов я тебе рассказала? Ты мой лучший друг! - Она погладила его длинные уши и грустно продолжала:
– Удивляюсь, почему я не могу относиться ко всему спокойно, как Тася. Она умеет держать свои чувства в узде, а я то и дело взрываюсь. Феба Коттерли права: я лучше и привычнее чувствую себя на конюшне, чем в бальной зале. Слава Богу, что с моими животными мне не надо быть ни умной, ни изысканной. Все, что от меня требуется, это их любить, и они отвечают мне любовью. Правда, Самсон? - Она сумрачно улыбнулась, когда в ответ Самсон ткнулся мокрым носом ей в руку. - Может быть, со временем любовь Адама ко мне угасла бы. Не думаю, что могу стать хорошей женой кому бы то ни было. Ведь для этого одной любви недостаточно. Женщине надо быть послушной и преданной, красивой… Помощницей своему мужу… А я - строптивая, и некрасивая, и…
Эмма посмотрела на себя и сморщила нос при виде обычной своей одежды: брюки, сапоги и белая рубашка. Она предпочитала ездить на лошади не боком, по-дамски, а по-мужски и по-мужски одеваться для этого. Так было удобнее, не говоря уж о том, что так легче управлять конем. Однако по какой-то причине сегодня ей не хотелось появляться перед Николаем Ангеловским в этих дурацких штанах.
Вернувшись к гардеробу, она открыла сверкающую полировкой дверцу и, распихивая массу нарядов, отыскала синюю амазонку. Отлично сшитый жакет и широкая юбка были цвета индиго, в точности такого оттенка, как ее глаза. Порывшись в шкафу, Эмма обнаружила голубую вуаль и прикрепила ее к черной шелковой шляпке с высокой тульей.
