Обернувшись к внимательно следившей за ней собаке, она задорно улыбнулась:
– Князь Николай ждет. Как ты думаешь, Самсон, удивлю я его, одевшись как леди?
Если Николай и был удивлен ее внешностью, то виду не подал. Он ждал ее в большом холле, присев с элегантной небрежностью на край восьмиугольного каменного столика. В руке он держал хлыстик и легонько похлопывал им по голенищам сверкающих сапог. Солнечный свет, струившийся из круглых верхних окон, преображал его волосы в золотое пламя. Он наблюдал, как Эмма спускается по широкой главной лестнице, и глаза его сверкали дерзостью, словно намекавшей на общий секрет. В сущности, так оно и было, напомнила себе Эмма, ощутив внезапную неловкость. Николай каким-то образом догадался, что она никому не расскажет, как он ее поцеловал.
Вообще- то она подумывала об этом. Но вроде бы делать это было незачем. А если представить себе реакцию отца и последующий выговор, который он попытается сделать Николаю… Нет, это будет слишком унизительно.
Он с улыбкой поднялся ей навстречу.
– Я счастлив, кузина, что ты согласилась повидаться со мной.
– Мне было скучно, - безучастно произнесла она, - и я подумала, что, возможно, вы меня развлечете.
– На мое счастье, у тебя не оказалось лучших предложений, - проговорил он бодрым голосом.
Внимательно посмотрев на него, Эмма поняла, что он доволен возможностью покататься с ней. Вид у него был скорее даже самодовольный. Она подозрительно прищурилась.
– Чего вы добиваетесь, Ник?
– Отвлечь тебя от скуки. - Он приглашающе согнул руку в локте.
Эмма оставила без внимания этот вежливый жест.
– Меня не надо торжественно провожать в мою собственную конюшню, - сказала она, взмахом руки предлагая ему следовать за собой. - И если вы сегодня осмелитесь прикоснуться ко мне хоть пальцем, я вас изувечу.
Николай, улыбаясь, подстроился под ее широкий шаг.
– Благодарю за предупреждение, кузина.
Выбранная Эммой лошадь, послушная и бойкая гнедая кобылка, была под стать вороному жеребцу, которого привел Николай. После того как быстрая езда успокоила норов его коня, они поехали ровно и в полной гармонии. Эмма не могла обнаружить ни в посадке, ни в манере езды Николая ни малейшего изъяна. Он оказался прирожденным всадником, терпеливым и твердым. Однако она чувствовала, что между жеребцом и его хозяином идет борьба характеров. Это проявлялось в том, как Николай властно управлял животным. Так ездят почти все мужчины, словно они - высшие существа, а все остальные - низшие. Сама Эмма обращалась с лошадьми как с равными, и поскольку она ухаживала за ними и общалась с ними постоянно, они с готовностью подчинялись ей.
С пологого холма, на котором стоял Саутгейт-Холл, Эмма и Николай спустились к окраине бурлящего деловой суетой городка. День был теплым и ясным, дул приятный легкий ветерок. Переехав небольшую речушку, они пересекли дубовую рощу на границе Саутгейта и поскакали по широкому зеленому лугу.
Вороной легко обогнал гнедую кобылку Эммы, и она замедлила ход, со смехом признав свое поражение.
– Я бы еще померилась с вами, если бы не мое боковое седло! - воскликнула она.
Николай натянул поводья жеребца и ухмыльнулся в ответ:
– Ты ездишь, как ни одна из знакомых мне женщин, Емелия: как ласточка в полете.
– Это что? Русский вариант моего имени?
Он кивнул.
– Мою прапрапрабабку звали Емелия. Тебе подходит. У нас есть и мужское такое имя - Емельян. - Он загородил ей дорогу. - Может быть, пройдемся немного пешком?
– Что ж. - Эмма легко соскочила с лошади, прежде чем он успел предложить ей помощь.
Николай соскользнул с седла и досадливо прищелкнул языком, словно упрекая своевольного ребенка.
– Ты, Рыжик, чересчур самостоятельна. Разве преступление - иногда опереться на руку мужчины? Или разрешить ему помочь тебе слезть с коня? Или подняться по лестнице?
– Я не нуждаюсь в помощи. Не хочу ни от кого зависеть.
– Почему?
– Потому, что могу к этому привыкнуть.
– Неужели это так страшно?
Она нетерпеливо передернула плечами.
– Лучше справляться самой. Я так всегда поступала.
Оставив лошадей щипать траву под сенью старого дуба, они пересекли широкий зеленый луг. Над травами жужжали пчелы, собиравшие пыльцу и нектар с роскошного ковра полевых цветов. Эмма искоса поглядывала на Николая. Ее не переставало удивлять то, что он идет рядом с ней, - ступая с плавной грацией прогуливающейся кошки. Никогда в жизни не встречала она такого непредсказуемого человека. Впервые она увидела его, когда он чуть не разбил их семью. Тогда они все его ненавидели. Однако в последующие годы он сумел прокрасться в их жизнь. И в доме Стоукхерстов теперь его принимали если не с распростертыми объятиями, то по крайней мере вполне терпимо.
– Никогда не думала, что мы будем вот так гулять с вами… наедине, - заметила она.
– Почему бы нет?
– Ну, мой отец вас не любит, моя семья вам не доверяет, и все мои знакомые считают вас опасным человеком.
– Я не опасен, - ответил он, и на губах его заиграла улыбка.
– Судя по рассказам и сплетням, опасны. Негодяй, изменник, соблазнитель замужних женщин… А по утверждениям некоторых, еще и хладнокровный убийца.
Николай долго молчал. Потом она еле расслышала его ответ:
– Все это правда. Даже последнее. Я покинул Россию потому, что убил человека. Но вовсе не хладнокровно.
Эмма споткнулась от неожиданности и устремила на него потрясенный взор. Лицо его было замкнутым, золотистые ресницы опущены, скрывая выражение глаз. Почему, ради всего святого, он признался ей в этом? Она почувствовала, что сердце ее часто забилось. Николай продолжал идти, и она неуверенно следовала за ним. Они дошли до тенистого проселка, по другой стороне которого шел деревянный заборчик.
Николай остановился посредине дороги, мышцы его напряглись. Он рассчитанно пошел на риск, рассказывая Эмме о том, что совершил. Но она все равно узнала бы обо всем, так что лучше пусть услышит эту историю от него. Испарина выступила у него на лбу, четким движением он стер ее рукавом.
– Хочешь послушать об этом?
– Пожалуй, - застенчиво проговорила она, но за ее сдержанностью он почуял жгучее любопытство.
– Человека, которого я убил, звали Савелий Щуровский. - Николай замолчал и с трудом сглотнул. Царские дознаватели никакими пытками не смогли выжать из него это признание. Конечно, это было игрой воображения, но ему вдруг показалось, что все шрамы заныли и стали жечь. Он отрешенно потер запястья и продолжал, выдавливая из себя слова:
– Щуровский был любимцем царя, его советчиком, предполагаемым генерал-губернатором Санкт-Петербурга. Они с моим братом Михаилом были любовниками. Когда Михаил с ним порвал, Щуровский обезумел от ярости и заколол его насмерть.
