– Князь Николай Ангеловский, разрешите представить вам мистера Даулинга.
Мужчины холодно пожали друг другу руки. Затем Николай обратился к Эмме, бесцеремонно давая понять Даулингу, что встреча закончена:
– Ты прекрасно выглядишь сегодня, Емелия.
Мистер Даулинг еще продолжал топтаться рядом, глаза его ловили взгляд Эммы. Она улыбнулась с извиняющимся видом.
– Доброго дня, леди Стоукхерст, - нерешительно произнес он. - Наилучшие пожелания вам… и вашей семье.
Он с сомнением посмотрел на Николая, явно пытаясь сообразить, подпадает ли белокурый русский под эту категорию. Затем он исчез, словно его и не было.
Эмма яростно сверкнула глазами на Николая:
– Что вы здесь делаете?
– Меня волнуют вопросы защиты животных, - невозмутимо ответил он.
– Черта с два! Это было закрытое собрание. Как вы сюда проникли?
– Я купил членство в вашем обществе.
– Членство нельзя купить. Нужно заполнить бумаги, пройти собеседование, потом правление должно проголосовать… - Она резко оборвала себя. - Вы дали кому-то взятку.
– Я сделал пожертвование, - поправил он ее. Эмма рассмеялась с досадой:
– Существует ли на свете что-нибудь, чего вы не можете добыть за деньги? И что вы хотите теперь?
– Я намереваюсь проводить тебя домой, кузина.
– Спасибо, но меня ждет экипаж.
– Я взял на себя смелость отослать его.
– Вы самонадеянны, - спокойно проговорила она, просовывая руку под его локоть. - Вы всегда добиваетесь своего?
– Почти всегда. - Не обращая внимания на любопытные взгляды окружающих, Николай вывел ее из здания. - Мне понравилось, как ты выступала, Емелия. Я восхищаюсь женщинами, которые не прячут своего ума.
– Поэтому вы и последовали за мной в Лондон? Потому, что так безумно мной восхищаетесь?
Ее дерзость вызвала у него улыбку.
– Я признаю, что ты меня интересуешь. Неужели ты осудишь мужчину за это?
– Осужу? Нет, конечно. Но доверять вам не стоит. По-моему, вы, Ник, просто сотканы из противоречий и низких подспудных мотивов.
Тихий удовлетворенный смешок прозвучал у нее над ухом. Он свел ее к мостовой, где их поджидал великолепный лакированный экипаж. В него была запряжена четверка блестящих вороных рысаков знаменитой орловской породы. При карете находились два высоких лакея в черных ливреях.
Эмма влезла в экипаж первой и удобно расположилась на бархатном сиденье такого темно-красного цвета, что он казался почти черным. Внутри карета была отделана отполированными до блеска панелями дорогого дерева. Хрустальные окошки были обрамлены золотом, лампы инкрустированы полудрагоценными камнями. Несмотря на значительное состояние, которым обладала ее семья, Эмма никогда не видела такого роскошного экипажа. Николай сел напротив нее, и карета с волшебной плавностью помчалась по ухабистым улицам Лондона.
Пораженная Эмма на мгновение задумалась о жизни, которую Николай вел в России, обо всем, что он принужден был там оставить.
– Ник, - внезапно спросила она, - вы видитесь с кем-нибудь из родных? Они приезжают в Англию навестить вас?
Он не изменился в лице, но она почувствовала, что вопрос озадачил его.
– Нет… Да я этого от них и не жду. Когда я покинул Россию, все связи были оборваны.
– Но ведь не кровного родства. У вас есть сестры, не так ли? Тася как-то упоминала, что их у вас четыре или пять…
– Пять, - сухо отозвался он.
– Разве вы по ним не скучаете? Неужели вам не хочется их повидать?
– Нет, я по ним не скучаю. Мы с ними были почти чужими. Нас с Михаилом воспитывали отдельно от сестер.
– Почему?
– Потому, что так хотел наш отец. - Скорбные складки залегли возле его губ. - Мы чем-то походили на зверей в вашем зверинце: жили в клетках и полностью зависели от милости отца.
– Вы не любили его?
– Мой отец был бессердечным мерзавцем. Когда десять лет назад он умер, о нем не пожалела ни одна живая душа.
– А ваша мать? - робко поинтересовалась Эмма. Николай покачал головой и усмехнулся:
– Я предпочитаю не говорить о своей семье.
– Понимаю, - пробормотала она. Николай продолжал усмехаться.
– Нет, не понимаешь. Ангеловские - отвратная семейка, и каждое следующее поколение хуже предыдущего. Мы пошли от киевских князей-воинов, которые затем укрепили свой род грубым крестьянским семенем и добавили еще монголов, завоевателей-кочевников, любивших освежаться в долгих походах кровью из жил своих коней. В дальнейшем мы лишь катились вниз… чему я являюсь ярким примером.
– Хотите меня испугать?
– Предупредить, чтобы ты не питала на мой счет никаких иллюзий. "Нет худого дерева, которое приносило бы плод добрый". Не стоит этого забывать, Эмма.
Она засмеялась, в голубых глазах запрыгали веселые чертики.
– Вы напоминаете мне Тасю, когда она цитирует Библию. Никогда не думала, что вы религиозны.
– Религия тесно вплетена в русскую жизнь. Ее влияния никак не избежать.
– Вы ходите в церковь?
– С детства не был. Мы с братом думали, что ангелы живут на главах церквей. Они собирают наши молитвы и отсылают на небо.
– И были ваши молитвы услышаны?
– Нет, никогда, - коротко передернул плечами Николай. - Но ведь наш основной талант - терпеть… Это Божий дар русскому народу.
Карета миновала дешевый рынок с фруктовыми, овощными, рыбными и прочими прилавками, в том числе заваленными подержанной обувью и одеждой. Толпа шумела вокруг них, толкалась на соседних улочках, заставляя лошадей замедлять ход, а экипажи - вытягиваться в цепочку. Воздух звенел особыми рыночными звуками - смесью людских криков и визга животных.
Когда их карета остановилась, Эмма наклонилась и с любопытством выглянула в окошко.
– Там что-то случилось, - заметила она. - Возможно, драка или что-то в этом роде.
Николай открыл дверцу кареты и легко спрыгнул наземь. Велев кучеру обождать на месте, он направился в толпу. Эмма выждала минуту или две, прислушиваясь к продолжающейся какофонии. Возможно, столкнулись два экипажа или кого-то задавили… Сердце ее заныло от жалости, когда до нее донеслось жалобное ржание лошади или осла. В нем ясно слышались боль и страх. Не в силах вытерпеть ни одной лишней минуты, Эмма выскочила из кареты как раз в ту минуту, как возвратился Николай. Лицо его было мрачно.
– Что там случилось? - взволнованно спросила она.
– Ничего особенного. Возвращайся в карету, мы тронемся через пару минут.
Эмма посмотрела в его непроницаемые, безучастные глаза и рванулась мимо него.
