Вышитую жемчугом фату придерживал на волосах венец из золотой скани, с которого на лоб спускалась крохотная, но лучистая рубиновая подвеска. Емелия казалась совершенно спокойной, если бы не букет, крепко стиснутый в руках. Перевязанные розовой лентой сухие цветы заметно дрожали, и хрупкие их лепестки осыпались на пол.
Это ее волнение окончательно сломило Николая. Не мог он отвергнуть Емелию на глазах у стольких людей. Не мог просто ее бросить. В устремленных на него синих глазах светилась робкая надежда, уголки губ чуть приподнялись, словно готовясь к улыбке… Так когда-то смотрела на него Эмма Стоукхерст.
Словно в тумане Николай шагнул вперед и занял свое место рядом с ней. Под хор одобрительных возгласов князь Чоглоков приблизился к нему, намереваясь вручить обрядовый серебряный кнут - символ права мужа воспитывать и наказывать жену. Увидев его, Николай покачал головой.
Чоглоков нахмурился.
– Но, Николай…
– Нет, - коротко возразил Николай, отворачиваясь от Чоглокова к Емелии. Глядя в ее изумленные синие глаза, он объяснил:
– Мы поженимся по-западному. Я не стану брать в руки кнут.
По толпе гостей пошли шепотки, прерванные тут же священником, который кивнул так резко, что длинная борода ударила по груди:
– Да будет по воле князя!
Мерным монотонным напевом он начал обряд венчания. Николаю и Емелии дали в руки по маленькому образку и поднесли хлеб-соль.
Тяжелые золотые кольца, в которых Николай смутно узнал фамильные реликвии рода Ангеловских, были освящены и переданы жениху и невесте, чтобы они обменялись ими Сосредоточившись на обряде, Николай не смотрел на Емелию. Рука его не дрогнула, когда их запястья связали вместе шелковой лентой. С тихим достоинством священник обвел жениха и невесту вокруг аналоя, а затем распустил скрепляющую их руки повязку. Следуя указаниям священника, Емелия начала опускаться на колени. По обычаю Невесте следовало склониться лбом на сапог жениха, чтобы выказать ему должную покорность.
Поняв, что происходит, Николай подхватил невесту под локти и вздернул ее вверх, до того как колени ее коснулись пола. Она изумленно ахнула и качнулась к нему.
– По западным обычаям следует обменяться поцелуем, - громко, чтобы все слышали, заявил Николай. - Моя жена будет мне не рабыней, а подругой и спутницей, равной во всем.
В ответ послышались смешки: некоторые гости сочли это неуместной шуткой. Однако Николай не смеялся. Он твердо встретил взгляд Емелии и ждал ее ответа.
– Да, светлый князь, - наконец сдавленно прошептала она и закрыла глаза, когда после этих слов он нагнул голову и поцеловал ее в губы.
Ее рот был невинным и нежным. Он раскрылся под жестким напором его поцелуя. Николай обвил руками ее шею и притянул к себе, ощущая ладонями теплую шелковистость кожи. Упругая твердость ее грудей коснулась его груди, и у него вырвался еле слышный стон удовольствия. Внезапно он захотел ее, отчаянно, яростно… так, что мучительно заныло в паху, в сердце, во всех уголках тела. Сам не зная, как ему это удалось, Николай отпустил ее. Священник передал ему красную деревянную братину, чтобы он отпил на счастье, и гости обрадованно захлопали в ладоши, приветствуя окончание церемонии.
– Пора праздновать! - выкрикнул кто-то, и все устремились к столу, где гостей ждали кубки с вином.
Николай посмотрел на новобрачную. Кровь гулко била ему в виски, пальцы напряглись при мысли о том, как он будет ее ласкать. Вожделение снедало его. Ему было все равно, как ее зовут. Все его чувства кричали, что это Эмма. Ее волнующее тело, ее неукротимая натура, само присутствие возбуждали его, как всегда.
Рядом возник Сударев и украдкой потянул его за локоть.
– Ваша светлость, - пробормотал он, не разжимая губ, - вы можете отвести свою невесту наверх. Вам нужно что-нибудь еще?
Николай оторвал взгляд от Емелии и коротко, со значением сказал:
– Уединение. Если кто-нибудь сегодня войдет ко мне в спальню, убью. Ясно?
– Но, князь-батюшка, по обычаю гости имеют право через два часа осмотреть простыни…
– Но не по западным обычаям.
Сударев скривился, но послушно кивнул:
– Нелегко служить боярину новомодных правил. Хорошо, ваша светлость, я никого не пущу к вам.
Князь предложил Емелии руку, и она оперлась на нее, низко склонив голову, так что фата скрыла ее заалевшее лицо.
Хор озорных пожеланий звучал им вслед, когда они покидали гостей. Емелия нервно вцепилась в рукав мужа, подстраиваясь под его шаг, и Николая охватило алчное предвкушение. Он хотел ее так яростно, что готов был отстаивать свое право против всех и каждого… невзирая на последствия. Пусть на несколько ближайших часов весь мир провалится в бездну, но он растворится в наслаждении ее телом. Он ввел ее в спальню и затворил за собой дверь. От зажженных высоких толстых свечей в воздухе струилось янтарное мерцание. На столике их ждали приготовленные слугами кувшины с водой и вином.
Емелия замерла, поводя вокруг диким взглядом. Дыхание ее стало прерывистым и частым. Николай бережно приподнял венец и снял с нее шитую жемчугом фату. Поместив их на маленький столик, он вновь повернулся к ней.
– Повернись ко мне спиной, - мягко произнес он.
Она повиновалась и тихонько ахнула, почувствовав, как он ухватил ее свисающие до пояса косы. Он расплел густые рыжие волосы и запустил в них пальцы, отпуская на волю буйные ярко-рыжие кудри. Каждое его движение было неторопливым и нежным, хотя он жаждал повалить ее на постель и немедленно овладеть ею. Стянув с ее плеч золотистый летник, он уронил его на пол. Затем Николай прижал девушку спиной к себе и крепко провел ладонями по ее телу, ощупывая сквозь ткань сарафана манящие округлые изгибы. Она задохнулась, вжалась в него спиной, а он взял в горсть небольшие упругие груди и легонько стиснул их, отчего соски ее затвердели, как камешки.
Николая потрясла доверчивость, с которой она предлагала ему себя. Он оперся подбородком ей на плечо и, уткнувшись лицом в нежную шейку, стал водить им по шелковистой коже. От яростного желания сердце его колотилось как безумное. Ладонь его скользнула вниз по плоскому девичьему животу к заманчивой расщелинке между бедрами. Дрожащая Емелия тяжелее оперлась на него. Глубокий вздох вырвался из ее груди, когда он твердо вжал ладонь в мягкий холмик, и жгучий жар запульсировал между их телами.
Обычно Николай предпочитал молчать во время любовных игр, не считая это взаимной радостью разделенных чувств. Слова казались ему лишними, они слишком обнажали бы душу. Но сейчас он ощущал глубокую потребность что-то сказать ей, как-то снять ее напряженность, от которой она вдруг словно оледенела.
– Я не причиню тебе боли, Рыжик.
– Я не боюсь, - отозвалась она, поворачивая к нему лицо. - Просто… мы совсем не знаем друг друга…
"Неужто не знаем? - хотелось воскликнуть ему. - Я бессчетное число раз держал тебя в своих объятиях, Я знаю тебя, Эмма! Знаю каждый дюйм твоего тела, каждое выражение твоего лица".
