III.2. Концептуальная карта
Наше сознание устраивает нам всевозможные фокусы, а мы в свою очередь – ему. Чтобы понять конкретный фокус под названием «кислый виноград», мы должны указать его точное местоположение на карте сознания. Сначала я сравню адаптивные предпочтения с одним механизмом, который в каком-то смысле является их полной противоположностью, а затем с рядом механизмов, которые либо имеют похожие причины, либо порождают похожие следствия.
(а) Контрадаптивные предпочтения. Феномен, противоположный кислому винограду», – «запретный плод всегда сладок». Я буду называть его формированием контрадаптивных предпочтений. Если, живя в Париже, я предпочитаю жить в Лондоне, но предпочитаю Париж Лондону, когда нахожусь в Лондоне, мои желания формируются множеством допустимых решений, как и в случае образования адаптивных предпочтений, но совершенно противоположным образом. Перверсивный механизм желания указывает на реальность различия между желаниями и влечениями, которое во многих случаях трудно провести однозначным образом. В разделе I.5 я проводил различие между конформизмом и конформностью, основываясь на различии желаний и влечений, но ясно, что его непросто выявить в реальных случаях. Сходным образом, хотя ниже я утверждаю, что в рабочем порядке удается разграничить интенциональное приспосабливание предпочтений к возможностям при помощи метажеланий и похожее каузальное приспосабливание при помощи влечений, реальные случаи зачастую оказываются не настолько четкими, чтобы убедить скептиков в реальности различения. Контрадаптивные предпочтения, в свою очередь, едва ли могут быть сформированы метажеланием помешать удовлетворению желаний первого порядка. Ниже я утверждаю, что фрустрация может входить в счастье и в этой мере может быть объектом планирования предпочтений, но лишь только одна она не составляет счастье. Да, можно указать на побочные выгоды контрадаптивных предпочтений, связанные со стимулами, создаваемыми движущейся мишенью. Благодаря своей неугомонности можно приобрести богатство, опыт и даже мудрость, а также способность в конце концов угомониться. Но эти выгоды будут по сути своей побочными продуктами, достигнутыми в ходе рационального планирования характера.
Создают ли контрадаптивные предпочтения для теории общественного выбора ту же проблему, что и адаптивные? То есть следует ли отбрасывать желания, которые были сформированы этим механизмом? Если кто-то хочет попробовать запретный плод только потому, что он запретный, должны ли мы считать недоступность плода для него потерей в благосостоянии? И приведет ли предоставление ему доступа к плоду к росту благосостояния, если тем самым он потеряет к нему всякий интерес? Обычная утилитаристская теория общественного выбора не дает ответов на эти вопросы. Сама эта неопределенность указывает на неадекватность данной теории, хотя в разделе III.4 мы увидим, что контрадаптивные предпочтения создают для этики меньше проблем, чем адаптивные, поскольку не вызывают сопоставимого конфликта между автономией и благосостоянием.
(б) Изменение предпочтений через обучение. «Общеизвестно, что выбор зависит от вкусов, а вкусы – от прошлого выбора»
[266]. Когда я выбираю из набора альтернатив вариант, который мне незнаком, и пробую его, в результате я могу передумать и оценить эту альтернативу ниже ранее отвергнутых. Как отличить такое изменение предпочтения через обучение и опыт от адаптивного изменения предпочтений? Рассмотрим случай предпочтений в отношении работы. Плохая региональная мобильность может привести к двойному рынку труда – к примеру, доход в сельском хозяйстве будет систематически ниже, чем в промышленности. Подобный разрыв в доходах может отражать тот факт, что сельскохозяйственный рабочий предпочитает не иметь над собой начальников или что он предпочитает село, поскольку некоторые товары там дешевле, чем в городе. Работник может предпочитать оставаться в деревне и не переезжать в город, даже если спрос на сельскохозяйственную продукцию слишком низок, чтобы заработать столько же, сколько рабочий на заводе. Каковы последствия такого положения дел для благосостояния? Стандартный ответ состоит в том, что переезд работника из деревни в город влечет потерю в благосостоянии для него, а следовательно, и для общества тоже. Однако рассмотрим аргумент, предложенный Амартией Сеном:
Предпочтение человеком определенного образа жизни и местожительства, – как правило, результат его прошлого опыта, и если он поначалу не готов переезжать, это не означает, что это неприятие будет вечным. Это различие некоторым образом сказывается на аспекте политики занятости, который касается благосостояния, поскольку важность, которую желают приписать разрыву в заработной плате как отражению предпочтений работника, будет так или иначе зависеть от степени того, насколько, как ожидается, будут меняться вкусы вследствие самого переезда
[267].
При естественном прочтении этого отрывка может показаться, что в нем говорится об оправданности (по крайней мере, в некоторых случаях) переезда, если оценка жизни в городе ex post делает последнюю предпочтительнее жизни в сельской местности, которая оценивалась выше ex ante
[268]. Однако тогда нам следует задаться вопросом об истинной природе индуцированного изменения предпочтений. Одна возможность будет состоять в том, что переезд предполагает обучение и опыт, другая – что изменение будет вызвано привыканием и примирением (адаптивные предпочтения). Если верна первая гипотеза, процесс необратим в том смысле, что его нельзя обратить вспять возвращением в деревню. (Конечно, его можно было бы откатить путем получения больших знаний о жизни в городе или при помощи совершенно иного механизма.) Если верна вторая гипотеза, все можно обратить вспять, просто вернувшись к исходному множеству допустимых решений.
