Более содержательный пример, в котором наблюдаются оба механизма: описание унизительного столкновения Китая с Западом в XIX веке Джозефом Левенсоном. С одной стороны, были рационализаторы t’i-yung, считавшие, что можно сохранить содержание Китая (или t’i), при этом ассимилировав функцию Запада (или yung). Но они попросту принимали желаемое за действительное, потому что попытки получить индустриализацию без модернизации неизменно приводили к худшему из обоих миров, а не к лучшему, как планировалось
[306]. Более того, уже само использование формулы t’i-yung ее подрывает: смотреть на функцию исключительно как на средство достижения содержания означает заразиться западным мышлением
[307]. С другой стороны, были Во-йен и другие противники вестернизации, которые, поняв заблуждение, стоявшее за t’i-yung, прибегли к кислому винограду как механизму ослабления когнитивного диссонанса. Западные технологии были вариантом, который Китай рассмотрел и отбросил, они все равно того не стоили
[308]. Соответственно, объектом своей верности они делали не китайскую нацию, а китайскую культуру; и понадобилась партия Гоминьдан, чтобы отбросить как принятие желаемого за действительное, так и кислый виноград, а затем выбрать нацию в качестве основной ценности, низведя культуру до чисто инструментальной функции
[309].
В краткосрочной перспективе принятие желаемого за действительное и адаптивные предпочтения ведут к одному и тому же результату, а именно к уменьшению напряжения и фрустрации. Однако в долгосрочной перспективе эти два механизма не эквивалентны и даже могут работать в противоположных направлениях, как показывают классические данные из «Американского солдата»: есть позитивная корреляция между возможностями повышения по службе и уровнем фрустрации, вызванной системой повышения
[310]. В тех подразделениях, где имелись хорошие возможности в плане повышения, было также больше фрустрации в связи с ним. По словам Роберта Кинга Мертона, объяснение этого парадоксального открытия заключается в том, что «обычно высокий уровень продвижения вызывает чрезмерные надежды и ожидания среди членов группы, поэтому каждый может часто испытывать чувство недовольства своим положением и шансами для продвижения»
[311]. Однако мы также можем дать объяснение с точки зрения кислого винограда. Фрустрация появляется, когда продвижение случается достаточно часто и решение о нем принимается по достаточно универсальным критериям, так что происходит освобождение от адаптивных предпочтений. По обеим гипотезам увеличение объективных возможностей для благосостояния влечет уменьшение субъективного благосостояния, будь то из-за создания завышенных ожиданий или появления нового уровня желаний. В разделе III.4 я буду говорить о значении данного различия в областях этики и коллективного выбора.
III.3. Власть, свобода и благосостояние
От внешнего описания характеристик адаптивных предпочтений через сравнения, рассматривавшиеся выше, я теперь обращаюсь к внутренней структуре явления. Я буду двигаться к своей цели до некоторой степени окольными путями, рассмотрев, как идея о том, что предпочтения могут формироваться множеством допустимых решений, влияет не только на понятие благосостояния, но и на понятия власти и свободы. Фактически все эти понятия определялись в категориях «получения желаемого», и сама возможность того, что желания могут быть обусловлены тем, что можно получить, поднимает схожие проблемы для всех указанных понятий. Меньше всего я буду говорить о власти, которая оказывается некоторым образом на периферии проблем, которые меня здесь интересуют, но о свободе и о том, как она связана с благосостоянием, я расскажу подробнее.
Элвин Голдмен, отметив, что власть должна прежде всего заботиться о том, чтобы человек получал желаемое, далее добавляет:
Однако было бы ошибкой заключить, что всякий раз, когда человек получает желаемое, у него есть власть в этом вопросе… Даже человек, регулярно получающий желаемое, не всегда имеет власть. Стоики, как и Спиноза, рекомендовали формировать свои желания в согласии с тем, чего можно реалистично ожидать в любом случае; они рассматривали свободу как соответствие событий реальным желаниям или, скорее, желаний – событиям. Но для власти такое объяснение неадекватно. Если взять крайний пример, рассмотрим случай законодателя-«хамелеона», предложенный Робертом Далем: законодатель всегда точно предсказывает, какое решение примет законодательный орган, а затем формирует желание или предпочтение так, чтобы оно соответствовало этому решению. Хамелеон всегда получает то, чего хочет, но он не является одним из наиболее влиятельных членов ассамблеи
[312].
В этом отрывке отразилась путаница, которая преследует многие анализы свободы и власти: путаница между адаптацией путем планирования характера (за которую выступали Спиноза и стоики) и формированием адаптивных предпочтений (которое практикует законодатель-хамелеон). Похожую путаницу мы встречаем в анализе свободы у Исайи Берлина. К тому же я только наполовину согласен с утверждением Голдмана, что случай хамелеона показывает, «что анализ власти не может заниматься только тем, чего агент в действительности хочет и в действительности получает, но должен заниматься тем, что он получил бы при допущении разных гипотетических желаний»
[313]. Первая часть этого предложения, без сомнения, верна, но не вторая. Если агент добивается того, чтобы было р, невзирая на сопротивление других агентов, которые не желают подобного исхода, или если он добивается результата запланированным способом (то есть не по счастливой случайности), тогда у него есть власть в отношении р. И это выполняется, даже если бы р было вызвано в любом случае каким-нибудь другим агентом. В предвосхищающей власти нет ничего иллюзорного или сомнительного. Более того, на его власть никак не влияет допущение, что его желание осуществить р вызвано знанием, что оно будет осуществлено в любом случае, – например, когда он хочет покрасоваться перед другим держателем власти. Наконец, его власть осуществлять не уменьшается ни на йоту из-за неспособности осуществить q, а не р, если его желание насолить сопернику вдруг примет такую форму. Иными словами, я полагаю, что опора Голдмана на некаузальные субъективные условия вдвойне неправильна. Власть должна пониматься в категориях каузальности, а случай предвосхищающей власти показывает, что контрфактических высказываний в любом случае недостаточно для понимания заявлений о власти.
