Эта проблема аналогична проблеме «Американского солдата»: фрустрация, если таковая присутствовала, могла быть вызвана завышенными ожиданиями, а не ростом амбиций. В таком случае утилитарист, вероятно, не захотел бы осуждать промышленную революцию. Он мог бы сказать, к примеру, что вызванная иррациональными убеждениями фрустрация не должна считаться при суммировании полезностей: если мы требуем, чтобы предпочтения были информированными, было бы разумно требовать, чтобы и убеждения были обоснованными. Но не думаю, что утилитарист заявил бы то же самое о фрустрации, вызванной более амбициозными желаниями, и если бы те оказались главным источником недовольства, возможно, он бы полностью отвергнул промышленную революцию. Далее я предположу, что имела место некоторая фрустрация, вызванная новым уровнем желаний, и попытаюсь объяснить, какие отсюда следуют выводы для утилитаризма. Позднее я вернусь к проблеме завышенных ожиданий.
Представим себе, что мы находимся в доиндустриальном состоянии х с индуцированными функциями полезности u1…un. Мы должны считать их либо порядковыми и несопоставимыми, то есть условными обозначениями континуальных и непротиворечивых предпочтений (I.2), либо полностью сопоставимыми в классическом кардиналистском смысле. Я буду называть эти два случая порядковым и количественным, но читатель должен помнить, что главное различие в том, что последний, а не первый позволяет однозначно говорить об общей сумме полезностей
[334].
Теперь предположим, что происходит индустриализация и мы переходим в состояние у с индуцированными функциями полезности v1…vn. Кроме того, есть возможное состояние z, представляющее общество, в котором больше людей пользуется преимуществами индустриализации или все люди пользуются большими преимуществами. Учитывая функции полезности, мы допускаем наличие утилитаристского механизма достижения коллективного выбора или порядка социальных предпочтений. В порядковом случае им должна выступать некоторая функция коллективного выбора (I.4), а в количественном случае мы просто выбираем состояние, которое реализует самую большую общую сумму полезности. Тогда мы делаем следующие предположения о функциях полезности u1…un:
Порядковый случай: согласно функциям доиндустриальной полезности, х должен быть социальным выбором из (х, у, z).
Количественный случай: согласно функциям доиндустриальной полезности, общая сумма полезности больше в х, чем она была бы и в у, и в z.
Мы также устанавливаем следующее для функций полезности u1…un:
Порядковый случай: согласно функциям индустриальной полезности, функция коллективного выбора ставит z выше у и у выше х.
Количественный случай: согласно функциям индустриальной полезности, при z сумма полезности больше, чем при у, и при у больше, чем при х.
Наконец, мы добавляем:
Количественный случай: общая сумма полезности при х в соответствии с функциями доиндустриальной полезности больше, чем общая сумма полезности при у в соответствии с функциями индустриальной полезности.
А значит, до индустриализации и в ординалистском, и в кардиналистском смысле индивиды жили в лучшем из всех возможных миров. После индустриализации это уже не так, поскольку социальным выбором становится еще более индустриализированный мир. Однако индустриальное состояние социально предпочтительнее доиндустриального, хотя, учитывая кардинальность, благосостояние людей уменьшилось. Интуитивный смысл здесь в том, что для каждого человека состояние z лучше, чем состояние у, по некоторому объективному признаку, такому как реальный или ожидаемый доход, а у лучше, чем х; у достаточно лучше, чем х, чтобы создать новый уровень желаний, а z достаточно лучше, чем у, чтобы породить уровень фрустрации, которая уменьшает благосостояние людей в количественном отношении по сравнению с состоянием х, хотя, повторяю, коллективный выбор при у – скорее у, нежели х, «нам было лучше безо всех этих новых безделушек, но теперь, лишившись их, мы будем несчастны». Ясно, что это вполне достоверная история.
Что же должен порекомендовать утилитарист? У утилитариста-ординалиста, как я полагаю, не будет никаких оснований для рекомендаций. Состояние х социально лучше, чем состояние у, при предпочтениях х, вдобавок состояние у лучше состояния х при предпочтениях у – вот и все, что можно сказать. Утилитаристу-кардиналисту, однако, пришлось бы однозначно советовать состояние х, а не состояние у при постулированных допущениях. И это, как я считаю, неприемлемо. Нельзя утверждать, что малейшая потеря в благосостоянии важнее, чем величайший прирост в автономии. Должны существовать случаи, в которых автономия желаний важнее их удовлетворения и в которых фрустрация, несчастье и возмущение должны позитивным образом приветствоваться. А освобождение от адаптивных предпочтений в вышеописанном случае имеет именно такие последствия: создание фрустрации и формирование автономных людей. Ведь мы же не хотим решать социальные проблемы, прописывая большие дозы транквилизаторов, и не желаем, чтобы люди самоуспокаивались при помощи адаптивных предпочтений. Быть может, Энгельс переоценивал бездумное блаженство доиндустриального общества и недооценивал бездумное несчастье, однако это не отменяет его наблюдения о том, что такой «образ жизни, правда, весьма романтичный и уютный, но все же недостоин человека»
[335].
Я не основываю свой довод на идее, что фрустрация может быть хороша сама по себе. Да, я считаю, что это верно, поскольку необходимо, чтобы в счастье присутствовали элемент исполнения и элемент ожидания, усиливающие друг друга некоторым сложным образом
[336]. На самом деле «не иметь некоторых вещей, которые хочешь, – важнейшая часть счастья»
[337]. Но тогда утилитарист пожелал бы спланировать оптимальную степень фрустрации. Мой аргумент состоит в том, что даже более чем оптимальная фрустрация может оказаться благом, если автономия неспособна без нее обойтись. Точно так же я не утверждаю, что поиски все больших материальных благ – лучшее занятие для человека. Конечно, может наступить такой момент, когда фрустрирующие поиски материального благополучия перестанут освобождать его от адаптивных предпочтений и превратятся в подчинение аддиктивным предпочтениям. Однако я утверждаю, что на ранних стадиях индустриализации эта точка не достигается. Только фальшивые умы возразят, что борьба за рост благосостояния была изначально неавтономной. Акцент, который Ролз ставит на первичных благах как на нейтральном средстве реализации избранного жизненного плана, кажется мне абсолютно верным, равно как и его замечание о том, что на какой-то стадии дальнейший рост материального благосостояния перестает быть неотложным вопросом
[338]. Переживается ли он как менее неотложный – это уже другая проблема.
