Подобные мельчайшие детали предоставляются когнитивной психологией в строго контролируемых экспериментах. Далее я дам очерк работ теоретиков диссонанса и чуть более подробно остановлюсь на работах Амоса Тверски и других ученых, принадлежащих той же традиции. Особенно полезным я нашел недавний синтез, произведенный Ричардом Нисбеттом и Ли Россом в книге «Человеческое умозаключение». Я полагаю, что экспериментальный и широкий исторический подходы к формированию убеждений могли бы взаимно обогатить друг друга: историкам нужна социальная психология, чтобы понимать, какие из наблюдаемых моделей случайны, а какие каузально обоснованы, а социальные психологи должны обращаться к истории за примерами, которые могли бы подстегнуть их воображение.
IV.2. Убеждения, вызванные ситуацией
Марксистскую теорию идеологии можно защищать двумя способами: как теорию рациональной веры в классовое положение и как теорию, объясняющую веру в свете классового интереса. Я коснусь обоих способов, а также отношения между ними. Далее я объясню, что имею в виду под убеждениями, вызванными ситуацией, но позвольте начать с первой из серии негативных пропозиций, которые образуют важную часть моей аргументации:
Первая пропозиция: нет причин предполагать, что убеждения, сформированные социальным положением, имеют тенденцию служить интересам человека в этом положении.
И, в частности, идеи, сформированные классовым положением, необязательно должны служить классовому интересу. Эту гипотезу четко сформулировал Лешек Колаковский:
[Когда] Энгельс пишет, что кальвинистская теория предопределения была религиозным выражением того обстоятельства, что коммерческий успех или банкротство не зависят от намерения бизнесмена, но зависят от экономических сил, тогда, соглашаемся мы с подобным наблюдением или нет, мы должны рассматривать его как утверждение чисто каузальной связи: ибо идея абсолютной зависимости от внешней власти (а именно от рынка в «мистифицированной» форме провидения), кажется, не слишком помогает интересам бизнесмена, но скорее санкционирует бессилие
[349].
Контекст показывает, что Колаковский разобрался здесь не до конца, поскольку он проводит различие только между каузальным и телеологическим детерминированием убеждений и не проводит дальнейшего различия между горячей и холодной каузацией. По всей видимости, он считает (ошибочно, на мой взгляд), что высказывания «убеждения вызваны интересами указанного класса» и «убеждения таковы, каковы они есть из-за классового положения» – синонимы. С другой стороны, он верно понимает, что первое высказывание не синонимично высказыванию «убеждения служат интересам указанного класса». На самом деле два различия между каузальным и телеологическим объяснениями убеждений и между объяснением с точки зрения положения и объяснением с точки зрения интереса пересекаются друг с другом, давая три, а не два случая: каузальное объяснение через положение, каузальное объяснение через интерес и телеологическое объяснение через интерес (или функциональное, как я буду его здесь называть). В общем и целом эти объяснения являются главным предметом данного раздела и соответственно разделов IV.3 и IV.4.
Двусмысленность означает, что замечание Колаковского может рассматриваться и как иллюстрация моей третьей пропозиции (IV.3). Но пример из Энгельса, который он приводит, явно подходит под первую. Этот случай также интересен с содержательной точки зрения. Он опирается на то, что агенты на конкурентном рынке склонны обобщать тот экономический факт, что их поведение никак не влияет на цены, и потому начинают верить, будто бы они в равной степени беспомощны перед лицом нематериальных стихий, которые для них важны. В отличие от анализа Вебера, этот анализ предлагает объяснение причин веры предпринимателей-капиталистов в кальвинизм, а не только ее последствий. С точки зрения Вебера, кальвинизм поддерживал капитализм, а не наоборот, по крайней мере на ранних стадиях развития капитализма, когда религии приходилось обеспечивать элемент принуждения, который позднее был реализован через конкурентный рынок
[350]. Из анализа Энгельса следует второстепенный вывод о том, что не полностью конкурентный капитализм будет тяготеть к укреплению «иллюзии контроля», так что агенты уже более крупного уровня, нежели игроки рынка, которые сами не устанавливают цены, а только регулируют количество продукции, также должны поверить, будто бы их действия имеют значение для их спасения. В более широком смысле отсюда следует, что совершенный, несовершенный и стратегический рынки соответственно тяготеют к развитию отношений зависимости, контроля и взаимозависимости, которые могут быть менее оправданными в других областях.
Отличительная характеристика данного и некоторых других случаев, которые будут обсуждаться позднее, состоит в том, что носитель убеждений обобщает некоторые особенности своей локальной среды, ошибочно полагая, что они выполняются и в более широком контексте. (А если вдруг убеждение оказывается верным, происходит это лишь по чистой случайности, а не потому, что оно основано на фактах.) Носитель убеждений замечает, что в его маленьком мире действуют определенные законы или же он подпадает под определенные описания, а затем бездумно предполагает, что они вполне применимы к более широкому контексту. На языке когнитивной психологии это можно было бы назвать ошибкой в умозаключении, которая вызвана предвзятостью выборки и чрезмерным полаганием на «эвристику доступности»
[351], но очевидно, что такое описание неполно и не может передать специфики явления. Я думаю, что лучше было бы сказать, что у носителя убеждений частичное видение – в одном из двух значений этого термина, которые по-французски соответственно обозначаются как partiel и partial. (Второе значение является предметом раздела IV.3.) Важная особенность идеологий, которые здесь обсуждаются, в том, что они воплощают понимание целого в соответствии с логикой части.
Важный особый случай – случай идеологий, вытекающих из ошибки составления, то есть веры, что каузальные механизмы, действующие для любого отдельного элемента множества по отдельности, также должны действовать для всех членов, взятых в целом
[352]. В II.9 я вкратце упоминаю пример этого заблуждения: разоблачаемую Токвилем веру в то, что, поскольку браки по любви бывают несчастливыми в обществах, где они составляют исключение, это является аргументом против демократии, при которой они были бы правилом. Далее я приведу ряд примеров такого рода ошибочного способа умозаключения.
Довольно значимый случай системы идеологических убеждений – это тенденция эксплуатируемых и угнетенных классов общества верить в справедливость или хотя бы в необходимость социального порядка, который их угнетает. Вера может быть во многом вызвана искажением, а именно такими аффективными механизмами, как рационализация (IV.3). Но есть также элемент иллюзии, предвзятости, возникающей из чисто когнитивных источников. Поль Вен выдвигает убедительное, на мой взгляд, предположение, что любой зависимый человек в эпоху классической античности вынужден был верить, будто обязан жизнью и безопасностью своему господину: «Я обязан своей жизнью и существованием этому господину милостью божьей, ибо что станется со мною без него и без тех обширных владений, которые ему принадлежат и в которых я живу?»
[353] В Риме самым презираемым был плебс, «ведь, не принадлежа никому, он был ничто»
[354]. Поскольку лично мне без господина будет хуже, отсюда следует, что и общество без господ было бы невыносимо, ибо кто бы тогда обеспечивал работу и защиту?
[355]
