Но когда подходит день экскурсии, Том пытается идти на попятный.
«У меня много работы в четверг, так что придется отказаться, – как бы между делом замечает он. – Большинство волонтеров – мамы-домохозяйки, так что время у них найдется. А я опаздываю со сдачей трех статей».
Я сажусь за компьютер и нахожу электронное письмо учительницы, в котором расписаны подробности экскурсии. Из шести женщин, вызвавшихся сопровождать детей, у пяти есть постоянное место работы. Я показываю на фамилии: «Вот эта юрист, – говорю я. – Подозреваю, что сегодня она засидится допоздна. Джесси работает в общественной организации на Манхэттене. Эта редактор, а эта…»
Том поднимает вверх руку. «Ладно, ладно, я еду», – говорит он.
Тем вечером он привозит с экскурсии целый ворох забавных историй об одноклассниках нашей дочери. «Так интересно видеть ту часть ее жизни, которая была вроде как спрятана от меня, – говорит он. – На обеденном перерыве дети долго дискутировали: если человек-невидимка обедает, еду видно, или она тоже становится невидимой?» Тома призвали разрешить спор, но он, видимо, еще больше запутал детей, сказав им, что все зависит от «механизма невидимости»: если невидимость обеспечивает кожа, она «действует как маскировочный экран, и еды не видно»; а если невидимо все тело, то «инородное вещество должно проявиться». К счастью, после этого Том переключился обратно в режим «Папа» и сказал детям, чтобы они заставили исчезнуть свои бутерброды.
Чем больше участия он принимает в жизни нашего ребенка, тем теснее становится его связь с женой и дочерью, и тем больше они его ценят. Восходящая спираль.
• • • • • • • • •
Однако с выходными нам надо что-то решать. Когда день менее структурирован и у каждого члена семьи свои планы, которые плохо сочетаются с планами остальных, то и дело вспыхивают стычки. Моя подруга Мари говорит, что матерям-домохозяйкам вроде нее выходные даются особенно трудно, потому что им часто неловко или стыдно просить мужа подключиться к домашним делам.
Как следствие, ее выходные ничем не отличаются от будней. «Дочка будит меня рано утром; я готовлю завтрак и одеваю ее, – рассказывает Мари. – Шон высыпается и подолгу валяется в постели, потягиваясь на все лады. Размявшись как следует, он на двадцать минут прыгает в горячий душ, чтобы окончательно разомлеть. К этому моменту у меня уже готов обед и на мойке возвышаются две стопки тарелок. Вместе с горой посуды растет и мой уровень стресса, особенно когда Шон выходит из душа, садится на диван и в девяти случаях из десяти вынимает свой телефон, не обращая ни малейшего внимания на ребенка. Причем он знает, что меня это раздражает. – Она вздыхает. – Он ведет себя как подросток, который нарочно испытывает терпение родителей, и это бесит».
Помощи он не предлагает, а она, считая, что ему для восстановления необходим весь уик-энд, не чувствует себя в праве попросить. Это значит, что семь дней в неделю рутинная работа ложится исключительно на ее плечи.
Я вспоминаю совет психолога Энн Данневолд апеллировать к чувству справедливости мужчины.
– Значит, на выходных Шон абсолютно ничего не делает, то есть у него получается восемь свободных дней в месяц, – говорю я Мари.
Она кивает.
– Верно.
– Это, – я быстренько перемножаю в уме шестнадцать часов бодрствования на восемь, – 128 часов в месяц досуга по выходным. А у тебя? Сколько часов получаешь ты?
Она удивленно на меня смотрит.
– Ноль.
– Вот-вот, – киваю я.
Так почему она не возмутится и не потребует, чтобы муж делал больше? Ведь ей нечего терять, кроме лишних закладок стирки. Беседуя в Филадельфии с писательницей-феминисткой Кейтлин Моран, я упоминаю о колебаниях Мари. Бурная реакция Моран производит на меня самое приятное впечатление. «Выходит, ваша подруга никогда не отдыхает? – говорит она, качая головой. – Очевидно, ей нужно обсудить это с мужем. Я реально не понимаю таких вещей, когда вижу их в чужих отношениях. Если ты любишь свою жену, как ты можешь обходить эту тему? Нужно вызвать своего мужчину на разговор и сказать: “Вся эта работа не делается по щучьему веленью. Почему ты так со мной поступаешь?”»
Муж Моран, журналист Питер Пафидс – угадали: ярый феминист. «Питер направил свой фанатизм на то, чтобы быть идеальным родителем, – делится со мной Кейтлин. – Он так гордился, когда добыл правильные пластиковые контейнеры, чтобы упаковывать девочкам ланч. Я постоянно говорю дочкам: “Вам невероятно повезло, что у вас такой феноменальный отец. Многие девочки могут только мечтать о таком отце”. – Она хихикает. – Правда, я в свое время над ним поизмывалась. Я не умею водить машину и категорически отказываюсь это делать, поэтому ему пришлось взять на себя весь школьный извоз и закупки. А я преспокойно себе сидела дома и писала в Tw itter: “Как здорово не водить машину! Я без этого прекрасно обхожусь”».
Возвращаясь к дилемме Мари, Моран советует не сбрасывать со счетов классический феминистский лозунг, что труд домохозяек должен быть оплачен. «Это вполне логично. Если вы помещаете бабушку в специальное учреждение, где за ваши деньги кто-то заботится о ней, это коммерческая сделка. А если вы ухаживаете за бабушкой сами, то платить уже не надо? – Кейтлин вскакивает из-за стола и начинает метаться по комнате, гулко топая тяжелыми ботинками. – Нам говорят, что быть хорошей женой и расторопной хозяйкой – предмет гордости для женщины. Мы подспудно убеждены, что запас женской любви, заботы и внимания никогда не иссякает, что женщины должны давать их нам, пока не умрут. И нет грани, за которой они скажут: “Довольно!” Чтобы добиться такого от мужчин, их надо либо культурно на это вдохновлять, либо стыдить!»
Моран не унимается еще добрых двадцать минут. Должна сознаться, что подначивать ее одно удовольствие.
• • • • • • • • •
Тихие и безмятежные выходные с детьми – это, пожалуй, нечто из области фантастики. Но ведь кто-то где-то наверняка придумал способ получать от уик-энда хоть каплю удовольствия, а не просто тянуть лямку спортивных тренировок, детских праздников и домашней рутины.
И тут я вспоминаю про свою подругу Дженни. Другие мамы восхищаются тем, как она умеет заранее просчитать и спланировать выходные своей семьи.
Мы встречаемся в нашем любимом месте – в бывшем каретном дворе Коббл-Хилла, где при свете дня теперь подают кофе, а вечером, в режиме бара, предлагают продукцию микропивоварен и «эксклюзивные крафтовые напитки». Плакаты на голых кирпичных стенах внутри заведения агитируют принять участие в мастер-классах по изготовлению домашних колбасок, предупреждают о встрече клуба Бруклинских аккордеонистов, информируют о времени завоза сельхозпродуктов по подписке и шоу винтажных электропианино.
За большими общими столами собирается характерная нью-бруклинская публика: бородатые ребята с татуировками и прическами «мужской пучок», заказывающие печенье поп-тартс ручной работы; стрекотальщики по клавиатуре, чьи ультрамодные очки посверкивают из-за крышек ноутбуков; двадцатилетние креативщики, обновляющие свои Etsy-сайты, и мамочки вроде нас, коротающие время перед школьным забегом.
