В первом своем заходе на роман Немировски мощно черпала материал из семейного прошлого. Давид Гольдер – финансист и спекулянт с особым интересом к русской нефти. Он владеет квартирой в Париже и виллой в Биаррице. Он стареет, у него нездоровое сердце, он бы предпочел жить потише. Однако у него за спиной, погоняя его, как галерного раба, две женщины: жена, которая его не выносит и похваляется своей неверностью, и дочь со вкусом на дорогие автомобили и мужчин. Когда случается первый инфаркт, жена подкупает врача, чтобы тот сказал пациенту, мол, ничего страшного; когда колебания рынка приводят к банкротству, дочь применяет сексуальные чары, чтобы отец еще разок доковылял в последний бой в зале совещаний.
«Давид Гольдер» (1929), роман шаблонных персонажей и чрезмерных эмоций, в большом долгу перед Бальзаковым «Le Père Goriot»
[144]. Сам Гольдер стереотипно непорядочный деляга. Его жена одержима своей внешностью, дочь настолько застряла в круге удовольствий, что едва воспринимает родителей как живых людей. Но эти грубые исходные материалы претерпевают некоторое развитие и модулирование. Между женой Гольдера и ее многолетним любовником – мелким аристократом-паразитом, который, вполне может быть, дочкин биологический отец, – случаются приступы едва ли не уютного обожания. Дочери выделена глава, посвященная лирическому сексу и гастрономическим усладам в Испании, – чтобы убедить нас в том, что ее притязания на удовольствие есть благо само в себе. А под оболочкой исполина финансов мы видим сначала смертного мужчину, боящегося смерти, а затем и местечкового мальчишку.
Последние страницы этой книги трогают так же, как все, написанное Немировски. Больной и умирающий, Гольдер садится на трамповый пароход в черноморском порту. В последние его часы за ним ухаживает молодой еврей, у которого свои мечты – добраться до Америки и сорвать там куш. В его компании Гольдер сбрасывает маски французского и русского языков и возвращается к идишу своего детства: в последнем видении он слышит голос, зовущий его домой.
В «Давиде Гольдере» полно антисемитских карикатур. Даже окончание можно приспособить к мировосприятию антисемита: под налетом космополитизма Гольдер глубже всего предан своему еврейству. В интервью 1935 года Немировски призналась, что, будь у власти Гитлер, когда она писала эту книгу, она бы «написала ее иначе». И все же, с учетом ее сочувствия одинокому и нелюбимому Гольдеру, сражающемуся на трех фронтах с безжалостными конкурентами, хищными женщинами и отказывающим телом, трудно счесть эту книгу антисемитской по сути. Немировски, похоже, тоже это понимала: в интервью она подчеркивает, что вычищать текст в свое время – то есть без сообразного политического мотива – было бы неправильно, «слабостью, недостойной настоящего писателя»
[145].
Оседлав волну успеха «Давида Гольдера», Немировски на разнообразных его воплощениях выстроила блестящую карьеру беллетристки. На пике этой карьеры она приносила в семью значительно больше денег, чем ее муж, трудившийся банковским управляющим. Пара снимала просторную квартиру в Париже, держала слуг (горничную, повара, гувернантку), ездила на модные курорты. Их стиль жизни стало трудно поддерживать, когда вступили в силу меры, направленные против участия евреев в экономике. Ко времени их депортации в 1942 году Немировски были совсем на мели.
«Le Bal»
[146] (1930) – штука полегче. Месье и мадам Альфред Кампф, мелкобуржуазные выскочки, сколотившие состояние на бирже, планируют большой бал, чтобы отметить свое вхождение в высшее парижское общество. Нелюбимой дочери Антуанетте поручается разослать почтовые приглашения избранным двумстам модным гостям. Исполненная обиды на мать, Антуанетта тайком уничтожает приглашения. Настает знаменательный вечер, а гостей – никого. С мрачным удовольствием Антуанетта наблюдает, как ее родители убиваются, униженные перед слугами. В последней сцене она делает вид, будто утешает рыдающую мать, а сама втихаря упивается победой.
Пара не любящих друг друга матери и дочери возникает в прозе Немировски часто: мать всегда настроена подавлять дочь, которая, входя во взрослую жизнь, грозится затмить и превзойти мать и воюет с ней всеми доступными ей методами. Возможно, это самая красноречивая слабость Немировски как писательницы: она не способна поделать с этим материалом ничего нового, лишь воспроизводить его вновь и вновь.
Повесть «Les Mouches d’automne»
[147] (1931), в английском переводе названная «Снег осенью» – не путать с более поздним романом «Les Feux de l’automne»
[148], – посвящена последним годам Татьяны, преданной няни Кариных, изгоев, которые благодаря заметному состоянию, вывезенному из России, легко приспособились к жизни во Франции. Именно Татьяна, тоскующая по загородному имению, где она выросла, так и не прижившаяся в новых условиях, – главная жертва революции. Карины не обращают на нее внимания, она однажды туманным утром рассеянно выходит из квартиры и тонет – или топится – в Сене.
Эта повесть в основном обязана Чехову, а в частностях – «Un Coeur simple»
[149], отстраненно хроникальному рассказу Флобера о похожем преданном слуге. Если не считать спорного окончания – финалы у Немировски обычно получаются скомканными, возможно, вследствие привычки браться за новый проект прежде, чем старый как следует завершен, – это цельная работа, противопоставляющая старомодную верность и новые, сексуально произвольные нравы, какие младшим Кариным кажутся такими привлекательными.
Повесть «L’Affaire Courilof»
[150] (1933) подана как мемуары, написанные членом террористической ячейки, в которых он рассказывает, как незадолго до несостоявшейся революции 1905 года проник в штат графа Курилова, царского министра образования, с целью совершить зрелищное убийство. Изображая швейцарского врача, он становится непосредственным наблюдателем двойной борьбы Курилова с раковой опухолью и политическими соперниками, которые используют его женитьбу на женщине со спорным прошлым, чтобы подстроить его падение.
Потенциальный убийца постепенно начинает ценить достоинства своей жертвы: его стоицизм, отказ отдаляться от жены, которую он любит. Когда приходит время бросить бомбу, герой повести не в силах довести дело до конца, и за него покушение совершает его товарка. Арестованный и приговоренный к смерти, он сбегает за границу, а позже возвращается и делает карьеру советского чекиста, без всяких угрызений совести пытает и казнит врагов государства, но потом сам подвергается чисткам и сбегает во Францию, где и записывает свои мемуары.
