Эйрен поверяется одной своей школьной подруге, что в жизни в первую очередь ищет любви, но, если точнее, «запредельности». В плоском свете Австралии для запредельного нет места («Австралийцы рождаются только чтобы жить»), а в Греции у нее случались прозрения:
…чуть ли не в колыбели, по крайней мере с тех пор, как я расшибала пальцы на ногах о греческие камни, как по лицу мне хлестали сосновые ветки, с запаха подсыхающих восковых свечей в старых плесневелых часовнях в холмах… Горный снег, запятнанный греческой кровью. И пневма витает над всем этим, как голубое облако в голубом небе
[247].
Подобные откровения, намекающие, что Эйрен есть в мире, чтобы показать нам, как выйти за пределы мира, отмечают эту героиню как избранницу Уайта, как и Фосса, и четверых Едущих в колеснице, и Артура Брауна в «Плотной мандале»
[248], и Хёртла Даффилда в «Вивисекторе»: изгои, над которыми насмехается общество, упорно занятые своими личными поисками запредельного или, как это чаще называет сам Уайт, – истины.
20
Патрик Уайт
«Плотная мандала»
Первый роман Патрика Уайта «Счастливая долина» увидел свет в 1939 году в Лондоне, критики его хвалили. В Австралии прием оказался более настороженным: обозреватели заявили, что роман дает искаженное представление о жизни в глубинке, а его стиль избыточно сложен. Второй роман, «Живые и мертвые» (1941), сначала вышел в Соединенных Штатах, где издатель был готов сильно поддерживать автора, прозорливо видя в нем наследника великих англоязычных модернистов – Джойса, Лоренса, Фолкнера. В Австралии книгу не заметили.
Безразличие, с каким встретили его третий роман, «Тетушкина история» (1948), поверг Уайта в уныние, и он на долгие годы забросил сочинительство. Затем, после чего-то похожего на мистическое озарение, он принялся трудиться над «Древом человеческим»
[249] (1955).
Благосклонность к австралийскому пейзажу, которую он в себе заново открыл, на австралийское общество не распространялась. Его обескураживало общественное давление, принуждавшее не выделяться, дух ханжества, выраженный в жесткой цензуре и неукротимости полиции нравов, всепоглощающее стремление к наживе у среднего класса. Роман «Едущие в колеснице» (1961), в котором небольшая компания художников и визионеров терпит зашоренность и ксенофобию городских предместий, выразил в экстремальном виде отчуждение Уайта от общественного мира.
Одиночество и страдания художника, презираемого, преследуемого или порицаемого за то, что он говорит правду, какую большинство не способно вынести, – постоянная тема в работах Уайта. «Фосс» (1957) – по этому роману Уайта знают лучше всего – воплощает романтический миф, согласно которому Уайт жил, этот миф питал в нем силы. Иоганн Ульрих Фосс, исследователь по призванию, отправляется в суровые глубины австралийского континента; страдая и умирая там, Фосс обретает визионерское прозрение в таинства не только земли, но и всего человеческого бытия, а также человеческого сердца.
Едва ли приходилось ожидать, что творец, считавший себя обреченным на уединенную возвышенную судьбу, будет принят в объятия Австралии, гордящейся своим эгалитарным этосом. Достижения Уайта у него на родине признаны не были, как не были признаны и в Британии, где сложная музыка его прозы и мистический флер его мысли оказались чуждыми скромному домашнему реализму послевоенной британской прозы. В Соединенных Штатах же «Древо человеческое», «Фосс» и «Едущие в колеснице» закрепили за ним репутацию Уильяма Фолкнера-антипода.
Сознательная прохладца, с какой на родине отнеслись к работам Уайта, пережила в 1960-е некоторые перемены: Австралия начала стряхивать с себя чувство культурной ущербности и – в искусствах – укрепляться в некоторой независимости от Британии. «Едущих в колеснице» стали активно читать; с тех пор Уайта, может, и не любили, но нехотя им восхищались.
Впрочем, как раз в этот момент Уайтовой писательской жизни влиятельные критики – особенно среди академиков – начали терять к нему интерес. Для марксистов он олицетворял элитарное высокое искусство; для культурных материалистов был слишком уж идеалистом; феминистки считали его мизогинистом, постколониальные критики – чересчур приверженным европейскому канону и слишком мало участвующим в продвижении австралийского аборигенного меньшинства; постмодернистам же он казался попросту запоздалым модернистом. К концу века, через десять лет после его смерти, в школах и университетах Уайта читали мало, его имя в национальном сознании померкло.
И все же Патрик Уайт остается, по любому счету, величайшим писателем из всех, кого породила Австралия. Все его романы от «Тетушкиной истории» и далее – полностью состоявшиеся работы, и в этой цепочке нет слабых звеньев. Сам Уайт считал «Тетушкину историю», «Плотную мандалу» (1966) и «Дело Туайборна» (1979) своими лучшими книгами. «Фосса» Уайт не называет – возможно, потому, что ему до тошноты надоело быть Патриком Уайтом, автором «Фосса».
Персонажа менее привлекательного, чем Уолдо Браун в «Плотной мандале», представить себе трудно. Уолдо завистлив, сварлив и тщеславен. Убежденный в том, что он непризнанный литературный мастер, тайный гений, он тем не менее слишком празден или слишком труслив, чтобы уже сесть наконец и написать шедевр, зародыш которого, как Уолдо кажется, в нем содержится. Ко всему изобильному или щедрому в жизни он относится с подозрением или высокомерием. Стремясь показать себя миру как фигуру добродетельную и влиятельную, он понятия не имеет о том, что люди считают его фигурой потешной. Хотя настоящее физическое бытие женщин его отвращает, он снисходит до предложения своей руки девушке, а затем оказывается ошарашен ее отказом. И на минуту не помышляет он о том, что гомосексуален. Его навязчивое сексуальное воображение находит наиболее естественный для себя выход в рукоблудии.
Уолдо в полной мере дитя своих родителей, он воплощает худшие черты обоих: светский снобизм матери, стерильные отношения отца с книгами. Прочитав «Братьев Карамазовых» Достоевского, отец сжигает роман. Не объясняет почему, но мы заключаем, что книга грозит подорвать опрятную, рациональную модель вселенной, которую отец усвоил из своего британского воспитания. Уолдо от души одобряет действия отца.
