Каждый день, пока писал [эти] страницы, я думал о народе, который на обложке книги описывают или называют словом «степь» [т. е. puszta].
Поначалу, пока писал, я думал об этих людях так, будто все они мертвы, а я жив. Впрочем, потом, пока писал, я начал подозревать то, в чем теперь уверен. Я начал подозревать, что все люди, описанные или названные на страницах книги, живы, тогда как все другие люди мертвы.
Когда писал письмо, ставшее первой страницей из всех моих, я думал о молодой женщине, которая, думал я, мертва, тогда как я все еще жив. Думал, что молодая женщина мертва, тогда как я оставался в живых, чтобы продолжать писать то, что она никогда не смогла бы прочесть.
Сегодня, пока пишу эту последнюю страницу, я все еще думаю о той молодой женщине. Сегодня, впрочем, я уверен, что та молодая женщина все еще жива. Уверен, что та молодая женщина все еще жива, тогда как сам я мертв. Сегодня я мертв, но та молодая женщина остается в живых, чтобы продолжать читать то, что я никогда не смог бы написать
[294].
23
Дневник Хендрика Витбоя
Одна из всеохватных тем современной южноафриканской истории – распространение европейских поселений внутрь континента. Начав с голландского поселения на мысе Доброй Надежды, колонисты двинулись на север и восток, этот процесс продолжался с середины XVII до рубежа ХХ века и вышел далеко за пределы современных границ Южно-Африканской Республики.
Экспансия на восток привела к столкновению поселенцев с народами банту; на севере – к конфликту с куда менее многочисленными койсанскими народами. Как раз на северной границе сложилась семейная группа витбоев, выдающимся представителем которой стал Хендрик Витбой (1830–1905).
Голландскоговорящие фермеры, двигаясь на север к реке Гарьеп (Оранжевой), подминали под себя пастбища и водопои койсанских скотоводов, а тех, кто не сбежал, низводили до крепостных. Поскольку возможности властей на Мысе применять силу на расстоянии были сильно ограничены, северная граница стала пристанищем для беглых рабов и других беглецов от закона, они сливались в вооруженные банды, жившие охотой, грабежом и угоном скота. К этим бандам постепенно прибились многочисленные обиженные крепостные из койсанов. Вскоре они уже регулярно нападали на земли племен нама за Гарьепом. В начале XIX века полдюжины таких банд закрепились к северу от реки в Великом Намакваленде – Намаленд современной Намибии – и проникали все дальше на север, в Герероленд.
В отношении туземных народов нама и гереро бандиты вели себя как колонисты, в точности так же, как голландцы-буры – на других участках границы. Натиском более развитого вооружения (огнестрельного оружия, лошадей) и организации (так называемой системы коммандо) они сокрушали силу племенных хозяев земли. Устанавливали свою гегемонию, забирали мзду и уничтожали туземную культуру, навязывая новые правила языка, одежды и поведения.
Ключевой факт об этих колонистах – известных под названием орламы, чтобы отличать их, с одной стороны, от голландцев, а с другой – от койсанских племен (происхождение слова «орлам» неоднозначно) – в том, что в понятиях расовой науки XIX века они «цветные». По культуре их трудно отличить от «белых» буров (они говорили по-голландски, носили европейского покроя одежду), но приграничные буры усвоили столько черт кочевого местного скотоводства, что их образ жизни сделался в той же мере африканским, в какой европейским.
В колонизации орламами Намаленда количество втянутых в это людей было по сегодняшним меркам крошечным. Типичная банда орламов состояла не более чем из нескольких сотен человек, включая женщин и детей, тогда как все туземное население нама было порядка десяти тысяч душ. Между орламами и порабощенными нама происходили сожительства и браки, на фотографиях, сделанных в 1880-е годы, трудно различить какую бы то ни было физическую разницу между первыми и вторыми, хотя некоторые орламы, как, например, группа, осевшая близ Рехобота, так называемые бастеры, продолжали держаться своего европейского происхождения.
Вторжение орламов ввело народы Южной Намибии в современный мир. В случае нама оно уничтожило их традиционную культуру, навязав новую экономику, которая оказалась неустойчивой и стала причиной обеднения их земель. В случае с Гереролендом владычество орламов было менее уверенным, а влияние на племенные структуры гереро – не таким суровым. И нама, и гереро за века развили процветающие и устойчивые скотоводческие экономики, где ключевыми умениями было обеспечение пастбищ и воды для животных. Экономика орламов, входившая в состав более широкой экономики приграничных территорий, ввозившей произведенные на Мысе товары, а также предметы роскоши (сахар, алкоголь, кофе) и – что особенно важно – оружие и боеприпасы, тоже опиралась на скотоводство. С их стороны торговли, впрочем, орламы полагались не на выращивание своих стад, а на угон чужих или – что, по сути, то же самое – на взимание мзды скотиной. Молодых мужчин нама тянуло к яркой жизни орламских дружин, к старым скотоводческим умениям нама относились со все большим презрением, и по мере того, как эти умения угасали, сокращалось и поголовье стад. Чтобы покрыть недостачу в доходах, орламы взялись за коммерческую охоту, сперва – ради торговли слоновой костью, затем – страусиными перьями, но уже за следующее поколение вся дичь оказалась перебита.
Полулегендарным основателем династии витбоев был Кидо (Купидо) Витбой, поведший свой народ через Гарьеп в Намаленд. Наследником Кидо стал его сын Мозес. Мозеса убили в 1886 году, а его место каптейна (вождя, военного предводителя) витбоев узурпировали. Узурпатора вызвал на бой и убил Хендрик Витбой, внук Кидо, и так занял пост каптейна.
Родившийся в 1830 году Хендрик Витбой (или, по названию нама / кхобесин) был по понятиям того времени и своего народа хорошо образован. Умел читать и писать по-голландски, располагал совсем не поверхностным знанием истории, а также владел ремеслами – плотницким делом, например; с миссионером Йоханнесом Ольппом изучал Библию. Тогда как другие туземные вожди зачастую устанавливали связи с церковью корысти ради (миссии обеспечивали вход в колониальную систему торговли и в целом в систему Западного знания), Витбой относился к Библии серьезно и, на манер Моисея, ощущал себя визионером-вожаком своего народа. Его литературный стиль показывает, как повлияло на Витбоя чтение Библии.
Витбоев «Dagboek» («Дневник») представляет собой массивную тетрадь в кожаной обложке, приобретенную у кейптаунского колониального торговца. Около ста восьмидесяти девяти страниц испещрены рукописным почерком самого Витбоя, а также различных писцов и секретарей. Текст, состоящий преимущественно из копий переписки, связанной с делами витбоев, – на капском голландском, некоторые слова – в фонетической записи. Витбой явно считал дневник летописью своего правления. Этот уникальный документ захватили как трофей во время германского рейда 1893 года, и он добрался до капских архивов. Расшифровку дневника опубликовали в Кейптауне в 1929 году
[295]. Никаких свидетельств, что Витбой продолжал вести дневник после 1893 года, нет.
