– Верно. На стареньком синем пикапе, хотя тогда затопило пол-Уэлкома.
– Это где живет мисс Марва! – воскликнула Каррингтон. – Вы ее знаете?
– Знаю ли я мисс Марву? – улыбнулся Харди. – Да, мэм, я ее знаю. У нее в кухне мной была съедена не одна порция торта «Красный бархат».
Совершенно очарованная им, Каррингтон, когда Харди поднялся, взяла его за руку.
– Либерти, ты мне не говорила, что он знает мисс Марву! Увидев их рука об руку, я почему-то очень разволновалась.
– Я мало рассказывала о тебе, – сказала я Харди, удивляясь тому, как странно звучит мой голос.
Харди пристально посмотрел мне в глаза и кивнул, соглашаясь с тем, что некоторые вещи настолько значительны, что их непросто выразить словами.
– Ну, – бодро сказала сияющая Гретхен, – поезжайте, желаю вам отлично повеселиться. Смотри, Каррингтон, поосторожнее там с лошадьми. Не забудь, что я тебе говорила, не подходи близко к лошади сзади.
– Хорошо!
Мы поехали в конноспортивный центр «Серебряная уздечка», где лошадям жилось получше, чем многим людям. Их держали в конюшнях, где играла классическая музыка и была установлена цифровая система защиты от комаров и мух. Каждое стойло было оборудовано отдельным краном с водой и осветительным прибором. Снаружи находились крытая арена, скаковой круг с препятствиями, выгон, пруды, загоны и пятьдесят акров земли для езды верхом.
Харди взял лошадей, принадлежавших кому-то из его друзей. Поскольку стоимость содержания одной лошади в «Серебряной уздечке» могла соперничать со стоимостью обучения, в некоторых колледжах, было ясно, что у приятеля Харди деньжищ немерено. Нам подвели двух лошадей – пегую с белой гривой и чало-голубую. Обе блестели и лоснились, и вели себя спокойно. Четвертьмильные лошади – крупная мускулистая порода, известная своим покладистым нравом и природной способностью ходить в упряжи.
Прежде чем выехать, Харди посадил Каррингтон на крепкого черного пони и прокатил ее вокруг загона, ведя лошадку под уздцы. Как и следовало ожидать, он совершенно очаровал сестру – хвалил ее, поддразнивал, отчего та весело хихикала.
День для верховой прогулки выдался великолепный – прохладный, но солнечный. В воздухе пахло конюшней, лошадьми, а также чем-то особенным, исходящим от земли. Этот аромат невозможно точно определить, но я знаю, что так пахнет только в Техасе.
Каррингтон на пони ехала впереди, а мы с Харди бок о бок за ней, и у нас была возможность поговорить.
– А ты молодец, у тебя с ней все путем, – сказал Харди. – Твоя мать была бы довольна.
– Надеюсь. – Я посмотрела на сестру, светлые волосы которой были аккуратно заплетены в косу и обвязаны белой лентой. – Правда, она прелесть?
– Да, прелесть. – Но смотрел Харди не на нее, а на меня. – Марва рассказала, сколько тебе всякого пришлось пережить. Несладко, наверное, было?
Я пожала плечами. Да, порой бывало нелегко, но теперь, вспоминая прошлое, я не видела в нем ничего особенного, былые невзгоды уже не казались мне столь трагичными. Многим женщинам достается куда больше.
– Тяжелее всего было сразу после маминой смерти. Года два, наверное, мне не удавалось выспаться – я работала, училась и все что можно старалась сделать для Каррингтон. Мне всегда казалось, будто все недоделано, мы постоянно везде опаздывали, и у меня всегда все шло наперекосяк. А потом как-то все наладилось.
– Расскажи, как ты сошлась с Тревисами.
– С которым из них? – не подумав, брякнула я и в следующий же момент покраснела.
Харди улыбнулся:
– Давай начнем со старшего.
Мы разговаривали, и мне казалось, будто я обнажаю перед ним нечто очень ценное, давно глубоко спрятанное во мне и теперь окончательно сформировавшееся, уже готовое выплеснуться наружу. С моей души сходил слой за слоем – некоторые слои опадали сами, как пыль, некоторые требовалось откалывать долотом или молотком. Мы с Харди поведали друг другу все, что произошло с нами за разделявшие нас годы и на что нам хватило смелости. Но это было не совсем то, что я ожидала получить от нашей встречи. Что-то оставалось запертым внутри меня, что-то упрямо отказывалось выходить наружу, словно бы я боялась обнаружить то чувство, которое так долго вынашивала в себе.
Время шло к полудню, Каррингтон устала и проголодалась. Мы вернулись в конюшню. Я вручила Каррингтон пригоршню монеток по двадцать пять центов, чтобы она купила себе в главном здании в автомате чего-нибудь попить, и она убежала, оставив меня с Харди наедине.
Какое-то время он стоял, молча глядя на меня.
– Иди сюда, – вполголоса позвал он, затаскивая меня в пустое помещение, где хранилась упряжь. Он нежно меня поцеловал, и я почувствовала вкус пыли, солнца, соленой кожи, и годы растворились под медленным, уверенным напором тепла. Я очень ждала его, ждала всего этого, и мне было так же хорошо сейчас, как когда-то. Но как только Харди стал требовательнее, я с нервным смешком отступила.
– Прости, – задыхаясь, сказала я. – Прости меня.
– Ничего. – Глаза Харди оживлял огонь, голос звучал ободряюще. Он коротко улыбнулся. – Я немного увлекся.
Несмотря на удовольствие, которое я находила в обществе Харди, я испытала облегчение, когда он привез нас обратно в Ривер-Оукс. Мне нужно было сделать паузу, подумать, дать своим чувствам улечься. Каррингтон всю дорогу весело щебетала на заднем сиденье о том, что было бы здорово еще как-нибудь покататься на лошадях, а то и завести когда-нибудь собственную, перебирала удачные имена для лошадей.
– Благодаря тебе в нашей жизни начался новый период, – сказала я Харди. – Теперь мы переходим от Барби к лошадям.
– Как только захочешь покататься, – сказал он Каррингтон, улыбнувшись, – попроси сестру позвонить мне, детка.
– Хочу завтра!
– Завтра тебе в школу, – напомнила я, и Каррингтон скисла, но тут же подумала, что сможет рассказать друзьям, как каталась на пони.
Харди остановился перед домом и помог нам выбраться из машины.
Бросив взгляд на гараж, я заметила там машину Гейджа. Он почти никогда не приезжал в воскресенье днем. У меня сразу же ёкнуло сердце и начало сосать под ложечкой, как бывает, когда, катаясь на американских горках, в первый раз летишь вниз с головокружительной высоты.
– Гейдж здесь, – сказала я. Харди и бровью не повел.
– Конечно, а где ж ему еще быть?
Каррингтон взяла Харди за руку и повела своего нового друга к дому, тараторя со скоростью тысяча слов в минуту:
– ...а это наш дом, у меня на втором этаже своя комната с обоями в желтую полоску, а вот эта штуковина наверху – видеокамера, чтобы можно было посмотреть, кто звонит, и решить, впускать его или нет...
– У нас тут ничего своего нет, малыш, – сказала я, испытывая неловкость. – Это дом Тревисов.