Мэй начинала впадать в приступ ярости, но я отлично знала, что она имеет в виду. Мои родители вечно говорили: «Бон-Грет-Мэй-Зинни?» или «Уилл-Бен-Сэм?».
Мэй нырнула в ярость ещё глубже.
– Я облегчу вам задачу, – продолжила Мэй, – чтобы вы сразу видели, которая из вас я. – Она указала на полосатую ленточку в волосах. – Она многоцветная, – сказала она. – Слово «многоцветная» и Мэй начинаются с одной буквы.
Я подумала, что моя сестра слегка старовата для ленточек в волосах, но, по всей видимости, она прочитала в журнале статью про то, что ленточки снова в моде. Мэй была помешана на моде.
Тогда Гретхен, которой семнадцать лет, объявила, что будет носить только зелёный цвет. (Слово «зелёный», «грин», и «Гретхен» начинаются с одной буквы, сказала она.) Для неё это не будет большой проблемой, потому что зелёный всегда был её любимым цветом.
Одиннадцатилетняя Бонни решила, что будет носить только голубое. Это не оставило мне особого выбора. Но раз меня зовут Зинния, Бонни предложила нарисовать на всей моей одежде циннию (это цветок).
В тот вечер я так и поступила. Когда я спустилась вниз с нарисованной красной циннией на рубашке, мама удивлённо посмотрела на этот красный цветок. Своим усталым умом она, вероятно, пыталась вспомнить, назвала ли она кого-то из своих детей именем на букву Р
[1]. Ребекка? Руби? Или же цветок означал, что моё имя начинается с буквы Ф? Неужели она назвала меня Фанни? Или Фрэнсис?
– Это цинния, мама. А я – Зинни.
– Я знаю, – ответила она. – Я прекрасно вас всех различаю. Просто моя голова полна других забот. Я бы даже с завязанными глазами узнала, кто из вас вошёл в комнату.
– Это как?
– Потому что я знаю, кто такая Зинни. Я знаю, как она ходит, говорит, пахнет. Я знаю, что она излучает. Я знаю, кто она такая.
Я хотел спросить: и кто же это? Но не стала.
– В любом случае, Зинни, – сказала она, – ты ведь нарисовала не циннию. Это ведь роза, правда?
Что вы об этом знаете? Я пошла и нарисовала на моей блузке розу. Это было жутко.
Мои младшие братья выбрали другой подход. Уилл (ему десять) решил есть только белую пищу (рис, картофель, хлеб, белки яиц и так далее). Бен (ему девять) будет есть только бобы, даже на завтрак. Сэм (ему семь, самый младший) выбрал суп. Это не обязательно помогло бы отличить их друг от друга, если только вы не сидели с ними за обеденным столом, но можно было рассчитывать на то, что часть еды останется на их одежде, и это послужит вам подсказкой.
Мама и папа взяли на вооружение эти подсказки, чтобы правильно называть нас по именам, а вот дядя Нейт даже не пытался. Он всегда называл мальчишек головастиками (иногда уточняя «самый маленький головастик» или «самый большой головастик») а всех нас, девочек, тыковками. Уж поверьте, Гретхен была не в восторге от того, что она «самая большая тыковка».
Не считая моего брата Бена, мои сёстры и братья любили запираться в комнате с компьютером, телевизором, стереосистемой и телефоном. Мы с Беном предпочитали свежий воздух, тем более что я стала здоровее многих. У меня годами не было простуд или чего-то подобного. Худшее наказание – убирать дом или сидеть у себя в комнате.
– Там не хватает воздуха, – обычно говорила тётя Джесси, и я была согласна с ней.
Мы с ней много чего делали на открытом воздухе: чистили картошку, сортировали бельё, проветривали одежду. Если не было дождя, мы даже гладили на улице, и у неё был удлинитель футов в двадцать, который тянулся из её кухни наружу, как раз для этой цели.
Я делила комнату с моими тремя сёстрами, и ночью, когда Мэй и Гретхен думали, что мы с Бонни спим, они шептались. Однажды я услышала, как они играют в «самых-самых». Вот как это было.
– А кто же я? – прошептала Мэй. – Ты – самая старшая и умная, Гретхен. Все это знают.
– Ты самая красивая, Мэй.
– Ты действительно так думаешь?
– Конечно. Все так считают.
– И Бонни – она самая хорошая, – сказала Мэй.
– Уилл самый сильный, а Бен самый нежный, ведь так? – спросила Гретхен.
– Да, а Сэм – самый симпатичный.
– А Зинни? – спросила Гретхен. – Мы забыли Зинни.
– Она – самая странная и самая жадная вонючка!
Они смеялись и смеялись.
Глава 7
Тропа
На следующий день после того как я увидела в магазине миссис Флинт Джейка, была суббота. Папа и дядя Нейт были в поле, высаживали помидорную рассаду. Они оставили лоток с рассадой возле «детских» грядок за домом. Это были мини-огородики, которые устроил каждый из нас, детей. Лично я на своем на прошлой неделе по всему периметру высадила циннии. Мне не нравилось видеть коричневую землю, простую и голую, как та, что на могилке тёти Джесси.
Для наших грядок существовало три правила: мы могли сажать всё, что хотели; мы должны были заботиться о них (прополка, полив и сбор вредных насекомых); и мы могли делать всё, что душа пожелает, с тем, что мы на них вырастили, то есть главным образом съесть или продать. В первый год существования моего огородика я так пожадничала, что не позволила себе съесть ни единой ягодки из тех, что сама же вырастила. Более того, я не собиралась ни с кем делиться плодами моего труда. Потом, когда всё сгнило и мои труды пошли прахом, я горько плакала.
В ту субботу я посадила на своей грядке шесть кустиков помидорной рассады и полила их, а затем шепнула каждому, что всё будет хорошо. Тётя Джесси твёрдо верила, что, если видеть в каждом кустике рассады живое существо, оно будет более счастливым и даст вам больше помидоров.
Закончив, я тайком выскользнула из огорода, взлетела вверх по склону холма за сараем, сбежала с другой стороны холма и помчалась берегом ручья, пока не выбежала к началу моей тропы. Мне казалось, что эта тропа принадлежит мне, потому что это я её обнаружила. Если быть точной, я заново открыла её за несколько недель до смерти тёти Джесси. Тропа эта существует, по крайней мере, лет двести.
Я наткнулась на неё случайно, когда прогуливалась по берегу ручья, следуя за сонной лягушкой. Это была не очень умная лягушка, потому что она скакнула из воды в траву и вскоре запуталась в ней. Вот тогда я и наступила на что-то твёрдое, что, хлюпая в грязи, поехало у меня под ногами. Это оказался большой, плоский осколок сланца, облепленный опавшими листьями и травой.
Когда же я шагнула назад, чавкающий звук раздался снова – это я наступила на вторую плитку, уложенную на землю вплотную к первой. В течение следующих нескольких часов я убирала траву и мусор, пока не обнаружила ряд одинаковых камней, что тянулись от ручья к склону холма. Вот это да, Зинния Тейлор – исследователь!
