Папа хочет, чтобы я удачно вышла замуж. Он мечтает видеть меня женой адвоката, или доктора, или еще кого-то, кто занимает высокий пост. Через год отец будет знакомить меня с каждым холостяком, которого сочтет достойным моей руки. Сначала его пригласят на обед, и, если мы поладим, он придет к нам в дом с родителями, и все они будут притворяться, что восхищены моими талантами и умениями. Конечно, я постараюсь быть скучной и прикинусь, что увлекаюсь рукоделием, вязанием и чтением. Не буду много разговаривать и даже сделаю вид, что заболела или что меня вообще не интересуют молодые люди. Думаю, что один за другим они будут делать мне предложение, потому их родители захотят этого независимо от того, понравлюсь ли я им. Те, вероятно, будут сидеть с папой в библиотеке, ожидая результата.
Мысль о том, что меня будут демонстрировать множеству мужчин, угнетает меня до глубины души, и, честно говоря, я чувствую, что живу в викторианской Англии, а не в 1942 году. Вся наша семья ведет себя согласно правилам той эпохи. Однако папа – важный человек в моей жизни, и я не осмелюсь с ним спорить. Он ни за что не позволит мне перечить ему. Поэтому я буду отказывать каждому кавалеру, стараясь найти какую-нибудь пустяковую причину.
Тем не менее, учитывая, что Мэри и я – близнецы, все будут заключать пари, кто из нас первой сыграет свадьбу. Уверена, что нас обеих выдадут замуж до того, как нам исполнится двадцать один год, так же как маму, которая, надеюсь, до сих пор любит нашего отца. Я не хочу вступать в брак без любви. Мне остается только надеяться и молиться, что времена изменятся, а если нет, то лучше уж буду жить в одиночестве, чем с нелюбимым.
Уверена, Эдди сделал бы мне предложение, если бы знал, что папа согласится. Однако он убежден, что как только попросит моей руки, то сразу потеряет работу. Сторожка, в которой живут Эдди и его мать, находится на территории поместья. То есть если Эдди потеряет работу, то, вероятно, они с матерью уедут отсюда, а значит, мы больше не увидим друг друга.
Пальцы Мадлен перелистывали тонкие выцветшие страницы тетради. Она сидела рядом с Бандитом, дрожа всем телом. Они с удивлением посмотрели друг на друга, когда дневник начал открывать им свои тайны.
– Не могу поверить, что она писала эти строки в 1942 году. Такое впечатление, будто она родилась в девятнадцатом столетии, – сказал Бандит, пока Мадлен переворачивала страницу. – Вам так не кажется?
Она покачала головой:
– Думаю, все это очень грустная история. Должно быть, ей было тяжело осознавать, что родители собирались знакомить ее со всеми этими мужчинами и, более того, выдать ее замуж за одного из них. А что, если никто из них ей не понравился? Она же любила Эдди.
Мадлен вздохнула и открыла новую страницу в надежде прочесть что-то еще, написанное Эмили. Но слов там не оказалось. Вместо них были рисунки карандашом. Она еще никогда не видела более красивых эскизов.
– Вот это да! Должно быть, Эмили была талантливой художницей, посмотри на них, – сказала она. Перед их глазами появилось пять или шесть маленьких картинок, находившихся на расстоянии друг от друга, но соединенных между собой легкими карандашными штрихами.
Мадлен обратила внимание на рисунок в самом центре страницы. На нем был изображен мужчина в старой порванной одежде, которая состояла из слишком коротких брюк, рубашки и жилета. Он опирался на лопату, глубоко воткнутую в землю. Было очевидно, что он решил сделать передышку во время работы в саду. Его правая рука тянулась к кепке, и Мадлен подумала, что, возможно, он собирался ее снять. Его поза была естественной, глаза – добрыми. Он кому-то улыбался, наверное Эмили, которая его рисовала. Возможно, она попросила его встать в эту позу, но не исключено, что в ее памяти запечатлелась картина, как однажды он стоял там, отдыхая от работы на земле ее отца.
– Как ты считаешь, это Эдди? – Мадлен подняла глаза и посмотрела на Бандита. При свете лампы черты его лица смягчились, и она заметила, как губы мужчины тронула задумчивая улыбка, когда он смотрел на рисунок.
– Кто знает! – Он покачал головой.
Мадлен подняла лампу и немного отодвинула ее от картинки. В полумраке человек на картинке казался призраком из прошлого. Он улыбался и в то же самое время выглядел грустным.
– Сейчас, по крайней мере, люди могут любить тех, кто им нравится, – прошептала Мадлен, касаясь рисунка.
Ни одна из знакомых ей семей и замужних подруг не следовала правилам, установленным в прошлые времена. Большинство этих браков, которые были счастливыми и совершенно нетрадиционными, просто не состоялось бы тогда. С тех пор прошло не так много лет, и Мадлен была рада, что времена изменились.
Она смотрела то на мужчину на рисунке, то на Бандита. Ей показалось, что они были чем-то похожи. Если бы она не знала, что картинке было более семидесяти лет, то подумала бы, что на ней изображен именно Бандит. Один и тот же разрез глаз, одинаково поднятый уголок рта, симметричная линия квадратного подбородка. Она только сейчас осознала, что последнее время ее стала интересовать внешность Бандита.
Глава 15
Одежда Мадлен еще не просохла после дождя, и женщина дрожала от холода, хотя сидела в бойлерной уже больше двух часов. Вместе с Бандитом они с интересом прочитали первые несколько страниц дневника, просмотрели рисунки и обсудили жизнь Эмили. И только когда свет электрического фонаря начал вспыхивать и гаснуть, они закрыли тетрадь и направились в отель.
Мадлен прошла через холл и поднялась по лестнице в свою комнату. Войдя, она поняла, что там что-то произошло. В воздухе стоял посторонний запах – то ли духов, то ли лосьона после бритья. Оглядевшись, она заметила, что огромный розовый плюшевый медведь, подаренный Поппи ее отцом, сидел посередине ее кровати под балдахином. Мадлен сразу же пошла к Поппи через открытую дверь ее спальни, однако внезапно остановилась, отчетливо вспомнив, что закрывала эту дверь, прежде чем уйти, чтобы помочь Бандиту. Так почему же она была открыта? Взглянув на крепко спящую дочь, которая лежала в той же позе, в которой она ее оставила – свернувшись калачиком среди кучи своих плюшевых медвежат, – Мадлен задумалась. Кто же открыл дверь и каким образом игрушка переместилась на ее постель?
Мадлен подошла к кровати и подняла аккуратно усаженного на ней медведя. Его глаза закрывала повязка, вырезанная из длинной шелковой сорочки Мадлен, которую она очень любила. Сзади повязка была завязана безупречным бантом. Она посмотрела на комнату, где спала ее дочь. Могла ли Поппи завязать такой роскошный бант? Мадлен покачала головой. Конечно нет. Ее малышка даже узел не умела завязать. Но если это сделала не Поппи, тогда кто?
Уставшая и взбудораженная после только что произошедших ночных событий, Мадлен вернула плюшевого медведя в спальню Поппи, дважды проверила, заперта ли ее дверь, и дала себе обещание, что в будущем та всегда будет закрыта на замок.
Моррис Поклингтон налил себе виски, вошел в гостиную и уселся в свое кресло с подголовником, вытянул ноги к камину и уставился на огонь.
