— Ну, вижу, удачно ты в прошлое прогулялся, — усмехнулся Лука и предложил: — Давай, может, поешь чего-нибудь, а потом продолжишь?
Однако я вошел во вкус.
— Лука, давайте я еще раз выпью наливку, а потом уже сделаем перерыв, о’кей?
— О’кей, — покладисто откликнулся он.
Я прислушался к себе и понял, что в этот раз совершенно не представляю, где окажусь и с кем встречусь. Ну что ж, тем интересней.
Глава одиннадцатая
От обрушившегося на меня в один миг грохота и холода я инстинктивно вжал голову в плечи. Холод именно что обрушился: тело словно обдавало ледяными волнами. Я попробовал открыть глаза и от приступа головокружения испытал такую дурноту, что быстро зажмурился снова. В глазах плясали разноцветные круги, в ушах стоял противный звон, желудок выворачивали наизнанку чьи-то безжалостные руки. Вдобавок раскалывалась голова, а сердце частило так, словно я беспробудно пил неделю. Я испугался. Неужели отравился наливкой? А вдруг старый ведьмак специально разрешил мне пить сколько угодно грушевки, зная, что живым я от него не выберусь?
Страх парализовал, сердце застучало так, что стало больно дышать. Я судорожно стал хватать ртом воздух, ощущая странный привкус соли и металла, как будто глотаю кровь. Мое тело кто-то подбрасывал и швырял о стены, но кто? Кто этот невероятной силы садист, задавшийся целью расплющить меня, отбить, словно котлету? И за что? Я застонал. Лука, почему? Почему вы не предупредили меня, дурака, что наливка ваша опасна, что надо и тут знать меру, иначе отравишься своими воспоминаниями?
Сквозь непонятный грохот ухо уловило протяжный стон — кто-то откликнулся на мой скулеж. Я взялся за голову, уперся мизинцами обеих рук в веки и подтянул вверх, к бровям. Взгляд уткнулся во что-то похожее на окно, но с углами сглаженными, как аквариум, и в этом окне блестели брызги воды. Пару секунд я тупо смотрел, как в стекле мелькают то серые тучи, то серые волны, а потом, смутно догадываясь, куда попал, и испытывая от этой догадки колоссальное облегчение, попытался встать на ноги. Меня немедленно швырнуло о стенку, я больно ударился, прикусил губу — видимо, не в первый раз, и, совершенно счастливый, сполз на пол. Дед Лука, простите, беру свои слова обратно. Наливка тут ни при чем.
Я находился в каюте бывшего советского исследовательского гидрографического судна «Григорий Михеев», которое храбро сражалось со штормом в проливе Дрейка где-то между Огненной Землей и Антарктидой.
А коли так, значит, где-то тут валяется в отключке Даша — моя подружка и компаньонка по путешествиям, в том числе и таким экстремальным, как это. Смотаться в Аргентину, Чили, а затем через пролив в Антарктиду — эта идея привела ее в восторг. Нас не испугало даже то, что пролив Дрейка называют форточкой множества ветров и кладбищем множества кораблей; даже то, что это самый опасный морской путь в мире, потому что тут штормит практически каждый день, и штормит не по-детски! А единственный месяц в году, когда можно хотя бы с относительной безопасностью проскочить пролив, — ноябрь. Мы и отправились сюда в ноябре. Дашка такая же жадная до острых ощущений, как и я. Правда, шторм в проливе Дрейка — это по шкале остроты ощущений, пожалуй, на верхней строчке.
Придерживая голову, внутри которой, казалось, перекатывались волны Тихого и Атлантического океанов вместе взятых, я встал на четвереньки и осторожно пополз. Вот уж сыграла со мной шутку грушевка деда Луки! Это же надо — оказаться именно здесь и сейчас, во время мощного шторма! Нельзя было перенести меня днем раньше в какой-нибудь аргентинский ресторанчик, а?
Пол перед глазами выгнулся, вздыбился и ухнул вниз. Я лег лицом на пол, раскинул руки и ноги в позе морской звезды. Рядом раздался тихий стон. Встал снова на четвереньки и подполз к ближайшей койке. Там, скрючившись, лежала Даша. Глаза закрыты, спутанные волосы прилипли к влажному от пота лбу. Кожа нездорово желтая, с зеленоватым отливом на висках, губы коричневые. На полу валяется скомканное полотенце, под боком Даши — еще одно.
Я поморщился от затхлого запаха в каюте. Да, в том ноябре 1999-го пролив Дрейка показался Даше последним днем жизни. Она напилась всевозможных таблеток от укачивания, однако ничего не помогало, она очень страдала. Я чувствовал себя тоже паршиво, хотя и не так ужасно, как она. Дашу тошнило, я вытирал ее влажными полотенцами. Позже, когда шторм закончился и мы немного пришли в себя, Даша призналась: «Слушай, я и впрямь думала, что мне конец. Так погано еще никогда в жизни себя не чувствовала».
«Я находился в каюте… судна… которое храбро сражалось со штормом…»
Добрался до своей койки и рухнул. Каюта плясала перед глазами, в окнах-аквариумах бесновался океан. Закрыл глаза, попробовал сосредоточиться. Итак, раз я оказался здесь, значит, именно здесь я могу прояснить для себя то, что мучило меня все эти годы. Но что я могу выяснить, если рядом — практически Дашин труп? Насколько я помню, мы в этой поездке не вели никаких таких важных разговоров о наших отношениях. Да мы вообще их никогда не обсуждали, наши отношения! Вот влип так влип. И что мне теперь делать? Болтаться тут до самой Антарктиды? А потом?
Послышались утробные звуки. Перевесившись через край койки, Даша сотрясалась в судорогах. Ее тошнило, но желудок был пуст, и получался только сухой кашель. Почувствовав кратковременное облегчение, Даша со стоном повалилась на подушку. Волосы ее, всегда роскошные, ухоженные, выглядели немытыми и больными.
Вся ситуация выглядела немытой и больной, вдруг подумал я. Почему я испытываю отвращение к этой женщине? Почему не могу преодолеть брезгливость, подняться, намочить полотенце и протереть ее потное лицо и шею? Что же я за скотина такая, если вид болеющей любимой женщины вызывает во мне желание отвернуться?
И ведь я отнюдь не чистоплюй и не маньяк-эстет. Физиологические нюансы, неизбежные, когда мужчина и женщина занимаются сексом, вместе едят, спят и ходят по очереди в один и тот же туалет, меня никогда не возмущали и не раздражали. Более того, я считаю: принимать человека нужно вместе с его запахами, звуками и прочими телесными спецэффектами.
Принимать — если любишь.
Мое тело отторгало тело Даши — внезапно понял я. И тут же с удивлением сообразил, что ужасная качка на меня уже не действует. Ушла тошнота, голова перестала раскалываться, желудок встал на место, ноги налились силой. Я спокойно встал с койки и, пошатываясь (каюта продолжала ходить ходуном), подошел к выходу в коридор. Я помнил, что над нами располагался капитанский мостик. Наша каюта была премиум-класса, из нее можно было попасть прямиком на капитанский мостик. Даше это чрезвычайно нравилось. Ей все чрезвычайно нравилось, что было премиум-класса.
Отворил дверь в коридор. Где-то близко ревел океан и вызывал меня свежим воздухом наружу: хватит анализировать и барахтаться в своих комплексах, выходи на простор, лови волну! Да, подумал я, и правда какое-то барахтанье. Все эти годы после нашего с Дашей расставания я мучился чувством вины за то, что ушел от нее, причем толком ничего не объяснив. Впрочем, Даша и не требовала объяснений. Единственное, в чем она меня упрекнула в нашу последнюю встречу, это «Ты так и не купил мне квартиру!». Я удивился: у Даши была прекрасная квартира в самом центре Киева, и она вовсе не нуждалась в улучшении жилищных условий, к тому же никогда мне об этом не говорила.
