Когда солнце Соты опускалось за далекие Чернокаменные горы, последние лучи дня падали на отверстия западного склона. И этот свет не поглощался, а отражался, усиливался, выпускался с удвоенной силой.
Золотое сияние пробегало по пещерам Фароса лениво, как вода, льющаяся из кувшина. Свет огибал углы, спускался по закрученным шахтам, заливал полы огромных залов и сиял из неведомых глубин крупнейших расщелин. Он пронизывал каждый сантиметр бесконечных тоннелей. Ярче всего он становился в гигантском машинном зале, где располагались квантово-импульсные двигатели. Получив дополнительную энергию, он ускорялся, наполняя гору от подножия до вершины, за исключением пары мест — в Фаросе было несколько огромных пустот, куда свет не проникал и откуда казалось, что его вовсе нет.
Дантиоху никак не удавалось рассчитать, как такое было возможно. И медлительность света не была иллюзией, свет действительно замедлялся до семидесяти процентов от своей нормальной скорости и менее. Дантиох даже не мог определить по характеристикам феномена, в чем его цель или причина. Как и магос Карантин.
Но если Карантина это только раздражало — судя по его злому бинарному стрекотанию, — то Дантиох видел в феномене красоту.
Свет с различимым вздохом ворвался в двудольный зал.
Из главной локации «Альфа» феномен выглядел поразительно; возможность смотреть, как два мира заливает медовым светом, была настоящей привилегией. Из глубин горы световая песня ощущалась иначе и вызывала чувство единения с машиной, что сильно тревожило Дантиоха. Во время последних исследований он выяснил, что, когда свет падал на него в тоннеле, успокаивающий эффект Фароса усиливался до предела и он на мгновение забывал о боли.
Уверенность, что он поступает правильно, бальзамом проливалась на искалеченные душу и тело кузнеца войны. Он представлял, как стоит в главной локации «Альфа», узнав все тайны Фароса и открывая для Мстящего сына путь к победе. Как Хорус повержен, как действия Дантиоха возвращают честное имя его легиону… Фантазии. Сны горы. Они посещали всех, кто хоть немного пробыл у вершины. Лишь некоторые оказывались правдой, и Дантиох не питал иллюзий насчет своих мечтаний.
Он заслонил глаза рукой, чтобы оценить, как поведут себя трещины в камне. Когда из тоннеля в зал выкатилась золотая волна, в тонких щелях зажегся другой свет, зеленоватый, исходящий от минералов.
Феномен закончился. Свет погас. Зеленоватое свечение задержалось на несколько мгновений, но вскоре тоже потухло. Дантиох опустил руку.
— Девятьсот девяносто второй, свет! — приказал он.
Резкий свет лампы вспыхнул вновь.
— Видишь? — взволнованно спросил он, пробегая по трещинам закованными в металл пальцами.
Полукс всмотрелся в стену:
— Трещины! Они закрылись.
Сеть линий в камне заметно уменьшилась. Если раньше она представляла собой ромбовидную паутину, то теперь многие трещины оказались изолированы. И все были уже. Отделившиеся фрагменты больше не грозили выпасть, опять став частью стены.
— Это я и хотел проверить. Моя гипотеза оказалась верна. Материал исцеляется сам, — сказал Дантиох.
— И мы этого раньше не замечали?
— Я лишь недавно стал этому свидетелем. Как ни странно, это не наблюдается в местах, где мы сами нарушили целостность вещества. Анкерные болты не вылетели, прорезанные нами отверстия не закрылись. — Дантиох коснулся повреждений. — Но еще один рассвет, и стена будет как новая. Возможно, потому что урон ненамеренный? И это очередной аспект эмпатической природы Фароса? Чем больше времени я здесь провожу, тем больше удивляюсь.
Полукс помолчал. Он настороженно относился к тайнам Фароса и имел не тот характер, чтобы скрывать свои тревоги.
— Этого следовало ожидать. Артефакт древний.
— Следовало. Континенты смещаются, моря поднимаются. Камень трескается, — сказал Дантиох. — Поверхность горы демонстрирует все признаки естественной эрозии, но внутри ничего нет.
На поверхности было несколько участков, где камень полностью разрушился, и из скалы выступили входы в шахты, а в некоторых местах солнцу открылись их идеально изогнутые внешние стенки. Но на самом черном камне не было и царапины.
— Если Фаросу хотя бы миллион лет, гора уже пережила множество землетрясений и прочих катаклизмов, а я полагаю, что он неизмеримо старше. — Дантиох постучал по камню. — Упущение с нашей стороны. Я думал, что он просто неестественно прочен. Мы до сих пор не понимаем его природу, но очевидно, что дело не только в прочности, — сказал Дантиох. — А теперь мы знаем почему. Это важное открытие.
— Раз он исцеляется, можно сделать еще одно сканирование в дальнем диапазоне, — предложил Полукс, но в голосе начала звучать нотка сомнения. — Меня тревожат его возможности. На что еще он способен?
— Если отбросить в сторону твои тревоги, проблема случайных повреждений становится менее приоритетной, друг мой. Но помни, что об этом свойстве механизма мы знаем так же мало, как об остальных. Возможно, есть предел, за который его нельзя выводить. Модель девятьсот девяносто два, наблюдай за трещинами. Транслируй мне интервальный пикт-поток, одно изображение в минуту. Тогда мы сможем рассчитать скорость, с которой исцеляются повреждения.
— Подтверждение, — принял приказ сервитор.
Он повернулся на месте и уставился в стену.
— А пока лучше ничего необдуманного не делать, — сказал Дантиох. — Во всяком случае, пока не получится связаться с лордом Жиллиманом. Он должен об этом узнать, и как можно скорее. — Он опять взглянул на стену. — Любопытно.
Глава 11
Проникновение
Защитить слабых
Неприемлемые условия
Корабельный трафик, который требовалось отслеживать легионской орбитальной платформе над Сотой, был невелик, и большая часть его приходила во время окна раз в две недели, когда Фарос направлял на Макрагг максимально рассеянный луч. В эти дни по дороге света, проложенной Фаросом сквозь шторм, в спешке прилетали посланники, адепты, припасы и другие важные люди и вещи, испытывая возможности экспедиторов.
В остальное время Сотинская платформа несла дозор, насколько это было возможно в условиях помех от ксеносского маяка и страшного шума от Гибельного шторма. Только патрульные корабли приходили и уходили по расписанию, другой же активности почти не было.
По этой причине незапланированное возвращение на Соту эсминца «Нравственность» всех сильно обеспокоило.
Диапазон действия станционных авгуров был снижен всего до полумиллиона километров, но «Нравственность» увидели, как только она пересекла линию маркера. Из светового шума на краю ауспик-экрана образовалось четкое пятно. Трое легионских слуг увидели его одновременно и исправно доложили об этом.
О ситуации немедленно уведомили трафик-офицеров, те немедленно сверились с графиком. «Нравственность» ждали только через две недели.
