На этот раз Арк прошел мимо дверей в зал, где скаутов так долго подвергали различным тестам, и шагнул в центральное помещение. Оттуда Обердея повели в коридор, который охраняли два воина, облаченные в цвета третьей роты. Проходя мимо, юноша украдкой взглянул на них, заинтересованный отличиями в броне, геральдике и вооружении, и вновь ощутил укол сожаления из-за того, что ему никогда не доведется узнать этих достойных воинов и разделить с ними тяготы службы.
Арк остановился перед большими двойными дверями и тепло улыбнулся Обердею.
— Готов, парень? — спросил он.
Обердей кивнул.
Арк мгновение помолчал. Подняв на него взгляд, скаут увидел на лице сержанта борьбу противоречивых эмоций.
— Помнишь, что сказал Лев?
— Он сказал, что нам нельзя говорить о произошедшем, — ответил Обердей.
— Неофит, хотя, признаюсь, инстинкты и подсказывают мне, что это неправильно, но, когда мы окажемся внутри, ты не должен упоминать ни о картографической миссии в Фарос, ни о том, что пережил там.
— Сержант…
— Неофит Обердей, у нас прямой приказ от Льва. Я нарушу его, только если мне велит сам Жиллиман. Мне не хочется лгать братьям, но мы обязаны подчиняться распоряжениям примарха. Для находящихся за дверью офицеров твои сны просто сильнее и чаще, чем у остальных. В конце концов, ты же предсказал прибытие Кровавых Ангелов в Ультрамар. Ясно?
— Д-да, сержант, — запинаясь, ответил Обердей. Во рту пересохло. При мысли о том, что ему придется лгать начальству, в голове застучало, а ладони зазудели.
— Ты нервничаешь, неофит. Не надо. Иногда требуется что-то утаить, — сказал Арк, но по тону голоса было очевидно, что сам он так не считает.
Офицер нажал на кнопку. Дверь с шипением открылась, и сержант завел скаута в среднюю по размерам, ничем не примечательную комнату, в которой тот еще ни разу не был.
Внутри их ждали четыре Ультрамарина. Апотекария Тарика, рекрутского врача 199-й роты, Обердей знал хорошо. Лица двух стоящих рядом медиков из вспомогательного персонала также были ему знакомы. С удивлением увидев среди присутствующих капитана Адалла, он обменялся с сержантом настороженным взглядом. Двух последних офицеров Обердей раньше не встречал. Оба были в полном боевом облачении. У одного броня была отмечена редким на его памяти символом библиариума, а голову покрывал металлический капюшон, усыпанный голубыми кристаллами. Другой, в чине капитана, носил на доспехах угрожающее количество знаков отличия. Обердей резко замер. На лбу капитана было три штифта за выслугу лет, кожа имела грубую текстуру, характерную для особенно древних легионеров, а волосы были серыми, как свинец.
— Неофит Обердей, это эпистолярий Сергион из библиариума, — представил Арк.
Юноша посмотрел в светящиеся внутренней силой глаза и поклонился:
— Милорд.
— А это капитан Гортензиан, верховный наблюдатель за рекрутами.
От удивления Обердей распахнул глаза и едва успел взять себя в руки. Гортензиан был самым старшим офицером в подразделении по набору рекрутов и отвечал за пополнение всего легиона.
— Милорд, — с уважением сказал Обердей.
Гортензиан направил на него долгий, пристальный взгляд, и скаут изо всех сил постарался выдержать его.
— Не нужно тревожиться, неофит.
— Я не встревожен, милорд. Удивлен, может быть, хотя удивляться тоже нечему. Ваше присутствие логично с практической точки зрения. На Соте действительно происходит что-то необычное.
— Ты хорошо рассуждаешь. Нам сообщали, что на тебя маяк подействовал хуже всего, — сказал Гортензиан.
— Так точно, милорд.
— Ты знаешь, зачем мы здесь?
Обердей не удержался и ссутулился.
— Чтобы определить, достоин ли я продолжать обучение.
— Именно так.
— Он хороший скаут, и легионер из него выйдет отличный, — сказал Арк. Он по-отечески положил руки на плечи молодого человека. — Сегодня я обнаружил этого юношу в тренировочной клетке, где он сражался с боевым дроном «тета»-класса, не меньше.
— Ты разрешаешь своим рекрутам драться с тета-ми? — спросил Гортензиан.
— Нет, не разрешаю, — ответил Арк. — Обердей редко нарушает правила, но если нарушает, то делает это изобретательно.
Капитан окинул скаута оценивающим взглядом. Обердей вдруг обнаружил, что ему нелегко стоять по стойке «смирно». Ему доводилось бывать в присутствии самого Жиллимана, но взгляд этого воина удивительным образом был еще тяжелее.
— Твое поведение выдает твой страх, неофит Обердей, — сказал наблюдатель. — Не тебе решать, чего ты достоин. Это моя забота.
Обердей кивнул:
— Так точно, милорд. Я ожидаю вашего решения.
— С нетерпением, как я вижу.
— Да, милорд, — ответил Обердей. — Когда вы вынесете приговор, я узнаю, какое будущее меня ждет, и буду в состоянии сформулировать необходимое практическое решение. Ничего не зная, я не могу определиться с требуемым ходом действий.
— Неплохой ответ. Никто не станет тебя задерживать, и ты сможешь вернуться к своему отряду — если окажешься того достоин. — Он помолчал. — А если нет?
— Я поступлю так, как мне прикажут.
Гортензиан кивнул:
— И это правильно. Апотекарий, эпистолярий. Прошу, начинайте.
— Обердей, ляг, пожалуйста. — Тарик указал на кушетку, выехавшую из стены.
Неофит без вопросов подчинился.
Апотекарий встал сбоку от Обердея. Смертные помощники-медики захлопотали вокруг скаута, подсоединяя к его рукам различные измерительные приборы. Обердей не мешал им, безвольно смотря в белый потолок. Он вдруг задумался, сколько часов своей жизни провел, разглядывая такие потолки.
— Что ты с собой сделал? — цокнул языком Тарик, изучая раны Обердея. — Я только вчера выпустил тебя из апотекариона. Ты так жаждешь вернуться?
— Нет, апотекарий, я хочу стать достойным, — ответил юноша. — Других устремлений у неофитов нет.
— Постарайся в процессе не уничтожить плоды наших тяжких трудов. — Тарик взял массивный инъектор с серебряного подноса, протянутого одним из помощников. — Это поможет тебе расслабиться. Затем брат Сергион тебя обследует. — Он прижал инъектор к бицепсу скаута. Раздалось тихое шипение, и апотекарион исчез за облаком разноцветных точек.
Обердей погрузился в состояние, самое близкое ко сну с того дня, когда рухнул в темноту, но отдыха оно не несло.
Он задрожал и вновь оказался в горе…
Звук собственного дыхания грохотал в ушах под оглушающий аккомпанемент текущей по венам крови. От волнения опять заработало второе сердце, и двойной ритм решил осознание собственной никчемности. Он не был воином. Он был потерявшимся мальчишкой, дрожащим от страха перед обитателями темноты.
