— Мне хотелось поговорить с половыми.
— Хорошо, я позову вам половых…
Но те в самом деле ничего не добавили к сказанному хозяином и не смогли узнать человека на фотографии, хотя память на лица у них была отменной.
Только в доме Павла Лихачева, где размещалась знаменитая ресторация господина Давыдова, Ивану Ивановичу улыбнулась удача.
— Вчерашним вечером ты обслуживал публику?
— Так точно.
— А вот этого господина видел? — Соловьев протянул фотографическую карточку официанту, тот бережно взял в обе руки, поднес ближе к глазам, потом дальше.
— Совершенно верно, помню я этого господина, помню, — ответил седовласый в годах официант, едва бросил взгляд на фотографию. — Они-с сидели вон за тем столиком, — он указал рукою.
— Один? — спросил Иван Иванович.
— Отнюдь, они-с были в компании уланского ротмистра.
— Ротмистра?
— Так точно-с, 8-го уланского полка.
— Хорошо, а почему 8-го?
— Нас обязали в ресторации знать отличия военных.
— Когда они покинули заведение?
— Точно-с сказать не смогу, но после двенадцати. Я их рассчитал, они-с немного посидели, выпили напоследок и ушли.
— Этот с фотографии был сильно пьян?
— Так точно-с.
— А второй?
— Офицер менее.
— Куда они ушли?
— Не могу-с знать, отсюда улица не видна.
— Эти господа не ссорились?
— Никак нет-с, приятельски с улыбкой сидели-с.
— Они ранее заходили?
— Только тот, что на карточке, бывали-с иногда здесь.
— С кем?
— Одни…
— Его фамилия тебе известна?
— Нет, но господин ротмистр называл его Сергеем.
— Так, а офицера?
— Тот, что на фотографической карточке, называл его Ильей.
— Больше ничего не можешь добавить?
— Может, мне показалось, — понизил голос официант, приблизив голову ближе к уху чиновника по поручениям, — но вон там, у стены, — он кивнул, — сидел молодой человек, по виду студент, и мне-с показалось, что он за ними следил, все выглядывал украдкой. Как только они поднялись, он тоже засуетился, расплатился, хотя целый вечер просидел за пустым чаем.
— Разве здесь так заведено?
— Нет, но нам не следует публике перечить.
— А дальше?
— Он выскользнул вслед за ними.
— Как он выглядел?
— Лет эдак двадцать-двадцать три, высокий, худощавое вытянутое лицо, без усов, бледен, словно солнца избегал, коротко стрижен, — четко отвечал официант, и было заметно, что не в первый раз докладывает полицейским, — в меховом пальто с бобровым воротником, но уже не новом, а поношенном, да и воротник потерт.
— Он был с тростью?
Расспрашиваемый на миг задумался.
— В точности не могу сказать.
— А у офицера и того второго трость была?
— У них точнехонько не было.
— Значит, куда пошли, ты не видел?
— Ей-богу, не видел, — он перекрестился.
— Значит, они не ссорились?
— Совершенно верно.
— А кто из работников мог видеть, куда они пошли?
— Не могу знать… Если только Иван, тот, что стоит у входа.
— А где он?
— Как обычно, у входной двери.
Иван же добавил, что два приятеля, офицер и чиновник, выйдя из ресторации, перешли проспект и направились к Съезжинской улице. Следом вышел высокий худосочный молодой человек в поношенном пальто с бобровым потертым воротником и направился вслед за ними. Была ли у молодого человека трость, он не помнил, но отметил про себя, что студент ли, не студент, но он казался в крайней степени взволнованным.
Повинуясь внутреннему состоянию, которое внушал Иван Дмитриевич всем чиновникам сыскной полиции, господин Соловьев обошел все заведения 1-го участка Московской части, но результата не достиг. В одном месте покойника вроде бы узнали, но перепутали с другим посетителем, что приходил много раз в течение месяца, но потом перестал. Уставший, с болью в ногах, чиновник возвращался в отделение для доклада, но внутри его зрело чувство недоведенного до конца дела. Казалось, какая-то мелочь, но очень важная, упущена. Он пытался ее поймать, но она незримо ускользала.
Штабс-капитан всегда доводил порученное дело до конца исключительно сам, поэтому в Невский переулок он направился в сопровождении двух агентов, которые только слушали да стояли за спиной. Те пять домов, что составляли переулок, Орлов проверил быстро. Дворники успели наговориться о ночном убийстве. Никто из них не признал предъявленного на фотографии человека, говорили, что в дома, которые им поручены, он не приходил.
До Владимирского моста, что поднимался над Лиговским каналом, продолжая Кузнечный переулок, стоял только один доходный дом в пять этажей. Остальные деревянные представляли собой складские помещения, где купцы первой гильдии хранили товары.
Дворник чуть ли не вдвое сложился, приветствуя неизвестных, когда во двор, который он убирал, вошел высокий красивый военный в форме штабс-капитана и с ним двое. Орлов опытным взглядом отметил, что повелитель метлы и лопаты не на шутку перепугался. Значит, есть отчего, мелькнуло у него в голове.
— Здравствуйте, ваше благородие!
Василий Михайлович осмотрелся.
— Мне надо с тобой поговорить без лишних глаз.
— Прошу, ваше благородие, в мою обитель.
Дворницкая оказалась небольшой, но уютной, казалось, живущий в ней человек вложил в свое пристанище не только скромные деньги, но и свою душу.
— Присаживайтесь, — он поставил единственный стул с высокой прямой спинкой Орлову.
Василий Михайлович сел, положив саблю на колени.
— Садись, голубчик, — произнес наконец-то Орлов, и дворник, словно не в своей епархии, опустился на лавку, — ты понимаешь, что сказанное здесь не должно выйти из стен твоего подвала?
— Это мы понимаем, — закивал он.
— Посмотри, — штабс-капитан протянул фотографическую карточку, — ты встречал данного господина в этом доме?
— А как же, это ж Сергей Иванович Левовский.
— Он живет здесь?
— Нет, что вы, — замахал руками дворник. — Он снимает здесь квартиру для девицы.
— Я должен уточнять? — строго произнес Орлов.
— Сергей Иванович на втором этаже снимает квартиру для Дарьи Авдеевны Горобец, двадцати пяти лет, мещанки. Бывает два раза в неделю, один раз остается на ночь.
