Уж кто-кто, а начальник сыскной полиции должен вести расследование по делу о фальшивомонетчиках, а он занят.
Без нескольких минут двенадцать прибыл с обыска Иван Иванович Соловьев, лицо его было мрачно и выражало одновременно крайнюю степень недоумения и тревоги.
— Что стряслось?
— Если кратко, то я не думаю, что убитый содержал квартиру в столь неопрятном ненадлежащем виде.
— Объясните, наконец, в чем дело?
— После происшествия в Невском переулке убийца, видимо он, побывал на квартире Левовского и учинил настоящий погром, словно что-то искал.
— Что говорит дворник?
— Никого ночью не впускал, и никто ночью из дома не выходил. Я склонен ему поверить. Стекло на балконе было разбито, и именно через балконную дверь злоумышленник проник в квартиру.
— Значит, если предположить, что действовал убийца, то он знал, где проживал Сергей Иванович, и, тогда получается, убийство совершено с определенной целью, чтобы наш убиенный замолчал навеки. Что пропало в квартире?
— Сложно сказать. Служанка приходит по утрам, а убитый уже ничего нам не поведает, но с уверенностью могу сказать, что в квартире нет ни денег, ни ценностей, ни даже писем и никаких записей.
Глава десятая
Жуков в поисках приключений
ПОЕЗД ДАЛ ТРИ низких гудка и, с натужным скрипом прокручивая колеса, тронулся в дальний путь, набирая скорость.
Михаил бросил взгляд в окно перед самым отправлением и по привычке отметил, что часовые стрелки показали двенадцатый час. «Осталась самая малость», — улыбнулся Михаил, отметив удивленный взгляд сидящего напротив пассажира. Столица скрылась из виду. Сперва мелькали горевшие в ночи фонари, затем изредка начали попадаться едва теплившиеся огоньки, и потом вовсе окно превратилось в черный непроницаемый провал…
НОЧЬ ПРОЛЕТЕЛА НЕЗАМЕТНО, стало светать. На востоке побелели облака, предвещая зарю. На горизонте показался белый, быстро вытягивающийся дымок, под которым виднелась черная полоска. Это ехал другой ранний поезд.
Обозначилась длинная цепь серых вагонов. Ближе, ближе, и с тяжелым оглушительным грохотом, от которого дрожала земля, поезд пронесся мимо. Машинист выпустил пар, и пронзительный свисток прорезал тихое безмятежное утро.
Еще немного, и уже поезд, на котором ехал Жуков, протрубив о своем прибытии, начал останавливаться у дебаркадера. Михаил спустился по крутым ступенькам. Его никто не встречал, ведь он, как говорится, приехал инкогнито. Площадь перед вокзалом, несмотря на ранний час, была убрана от снега, на ней томились в ожидании седоков трое украшенных на провинциальный манер саней. С одним из извозчиков Михаил сторговался за двугривенный серебром, что тот доставит его до губернской управы, и в самом деле, не прошло и четверти часа, как сани остановились у трехэтажного желтого дома.
— Приехали, — произнес низким голосом обернувшийся вполоборота к седоку возничий.
Михаил молча выбрался из саней, благо было на улице не так холодно, чтобы он успел озябнуть.
Дверь перед приезжим открыл высокий человек в черной костюмной паре с улыбкой на лице.
— К кому изволили прибыть?
— Голубчик, — начал Михаил, но тут же осекся, вспомнив наставления Ивана Дмитриевича. Нет ничего хуже, чем чувствовать свою значимость, когда ее нет. А ведь любая скотина требует уважительного отношения, а тем паче человек, — я прибыл из Санкт-Петербурга по спешному делу.
— Его сиятельство князь Урусов уже прибыли в присутствие… — увидев удивленное лицо Михаила, человек у входа добавил: — То есть господин вице-губернатор.
— Проводите меня к нему.
— Извиняюсь, но нам запрещено-с, — и он пояснил, где находится кабинет вице-губернатора.
В приемной сидел за столом молодой человек, который поднялся со стула при приближении Михаила.
— Доброе утро, — поздоровался он тихим голосом. — Чем могу быть полезен?
— Доложите его сиятельству, что прибыл губернский секретарь Михаил Силантьевич Жуков из Санкт-Петербургской сыскной полиции с неотложным делом.
Через несколько минут петербургский чиновник стоял перед князем Урусовым с прямой спиною, словно при входе проглотил свою форменную саблю.
— Я вас слушаю, — после приветствия настороженно произнес вице-губернатор, не ожидая ничего хорошего от столичного франта.
— Ваше сиятельство…
— Александр Павлович, — мягко перебил Жукова князь Урусов, при этом поморщился, словно от зубной боли.
— Александр Павлович, я прибыл к вам по причине ведения следствия. Есть подозрения, что преступник, совершивший убийство, может скрываться в Гдовском уезде, и я прошу вашего содействия, — он протянул вице-губернатору конверт из плотной бумаги.
Князь ответил сразу, слегка удивившись, прочитав бумагу.
— Михаил Силантьевич, чем же я могу вам помочь, если Гдовский уезд не принадлежит нашей губернии?
— К сожалению, добраться…
— Да, да, я понимаю, — вице-губернатор подошел к шкафу, пальцами пробежал по корешкам и достал одну из книг, оказавшуюся «Памятной книжкой Санкт-Петербургской губернии», — куда вы далее последуете?
— Третий стан, деревня Самолва.
— От Гдова да стана шестьдесят пять верст, потом до Са… как ее, молвы, Самолвы еще шестьдесят, — он резко закрыл книгу, — я распоряжусь, чтобы вас довезли до Гдова, а там не обессудьте, вам поможет уездный исправник и становой пристав, тем более что мне необходимо переслать Владимиру Ивановичу некоторые запрашиваемые им документы. Вам повезло, еще час, и пришлось бы добираться вам, молодой человек, самому.
— Благодарю за оказию, — Михаил поднялся.
Через час, закутанный в овечий тулуп, Жуков ехал в санях и начал уже было клевать носом, убаюканный монотонной дорогой и уютным теплом. Кони бежали резво, снег под полозьями глухо пел свою непрекращающуюся скрипучую песню.
Добрались до города только во второй половине дня, когда уже не шел сон и перебраны все слова, передуманы все мысли и только начал зарождаться туман — предвестник темной ночи.
Гдов — ничем не примечательный уездный город, едва насчитывающий полторы тысячи жителей. Из построенных в нем двухсот девяносто одного дома только семь были каменными, да и то — один из них трехэтажная управа, которая серой непримечательной громадой с аляповатыми колоннами стояла на небольшой площади недалеко от Псковской заставы. Напротив нее в небо позолоченными куполами упиралась церковь Святого Афанасия Александрийского.
Здание с большими окнами было вместилищем не только полицейского управления, но и Городской думы. Тихий город, где давно забыли о преступлениях, и редкий скандал считался неординарным, из рук вон выходящим нарушением, вызывавшим пересуды несколько месяцев кряду.
