Был ли в походах против неприятеля и в самых сражениях и когда именно?
Не был.
IX.
Был ли в штрафах, под следствием и судом; когда и за что именно предан суду; когда и чем дело кончено?
Не был.
X.
Был ли в отпусках, когда и на сколько именно времени; являлся ли на срок, и если просрочил, то когда именно явился и была ли причина просрочки признана уважительною?
Был.
На основании высочайшего приказа по Министерству внутренних дел о гражданских чинах 1873 года августа 1, № 35, для поправления здоровья на двенадцать месяцев в Италию, и отправился в сей отпуск 2 августа того же года.
XIII. Холост или женат, на ком, имеет ли детей, кого именно; год, месяц и число рождения, где они находятся и какого вероисповедания?
Холост.
— Вот так прочтешь служебный формуляр, и кажется, что человеку только крыльев ангельских не хватает, пока не начнешь копать глубже, а там… Господи, до чего же человеку нравится скрывать свое нутро под шелухой золотой патины, притворяясь добропорядочным, пряча за приветливой улыбкой тщеславие, алчность и предательство, — невольно вырвалось у начальника сыска.
— Иван Дмитриевич, вы не правы, господин Анисимов, согласно документам, выехал за границу пятого августа.
— Даже так?
— Так точно.
— Но…
— Вот я и думаю — гадаю, Петр ли Глебович выехал или некто с его паспортом?
— Очередная загадка.
— Разгадаем, — на усталом лице появилась озорная улыбка. — Не такое ж распутывали, а, Иван Дмитриевич?
— Сомнения исключены.
Беседу прервал дежурный чиновник.
— Иван Дмитриевич, тут к вам рвется некий Самойлов.
— Какое у него дело?
— Только вам расскажет, но настаивает, что исключительной важности.
— Хорошо, проси.
В кабинет прямо-таки ввалился вальяжный купец в бобровой шубе, сжимая меховую шапку в руке. Если бы не штабс-капитан, то он грохнулся бы на колени.
— Иван Митрич, не признаете? Васька я, Самойлов, — он указал рукой на себя.
Кого-то он напомнил Путилину, но, увы, в памяти лицо не всплывало.
— Иван Митрич, пять лет тому я чуть было не очутился в арестантской, вы помогли, Иван Митрич, неужели не помните?
Что-то стало всплывать. Самойлов Васька, ну да, тогда он по простоте душевной с дурной компанией связался и чуть было не угодил на каторгу, Путилин ему поверил.
— Ну да, через ваши руки столько нашего брата проходит…
— Вспомнил я тебя, вспомнил, дело на Стремянной.
— Воистину вспомнили, вы мне поверили, — он постучал по груди, — когда и веры мне не было, целковый на дорогу дали, так вот с того рубля мое богатство и пошло. Приехал, купил товару, и в деревню, там обменял на тот, что в городе нужен, и туда, так и капитал скопил, лавки открыл. Все от вашего доверия, вот приехал, гостинец привез, а мне тот господин, что у входа, все твердит «не велено да не велено», я ж от всего сердца.
— Успокойся, Василий, за гостинец спасибо, но чиновник правильно говорит, нельзя нам. Вот ты и так подарок сделал — не стал злодеем, это ли не награда нашему служению.
— Так-то оно так, но не по-христиански как-то.
Едва выпроводили непрошеного гостя, которого от чувств так и распирало. Но, как ни говори, приятные моменты украшают трудные дни. — На чем, Василий Михайлович, нас прервал этот… — Путилин указал жестом на дверь, — надеюсь, хороший человек?
— Об Анисимове мы говорили, — напомнил штабс-капитан.
— Да, да, Анисимов. Вы говорили, он ли уехал лечиться, так?
— Совершенно верно.
— На чем основано ваше подозрение?
— Иван Дмитриевич, посудите сами: если Петр Глебович участвует в деле печатания «золотого тельца», то он не мог покинуть пределы России в столь ответственный час. Дом он сдал на время отпуска семье с тремя детьми, глава — чиновник из департамента уделов. Невзирая на этот факт, я думаю, он либо в столице, либо в имении.
— Пожалуй, с вами соглашусь.
— Напомните, когда продал имение Левовский Анисимову?
— В июне этого года.
— Сразу же после прихода типографских машин?
— Нет, до прихода их из Германии.
— Я понимаю это так, что подготовка шла давно.
— Мне тоже так кажется.
— Тогда самое время посетить Новоладожский уезд, если не ошибаюсь, деревню Вымово.
— Именно так.
— Когда вы собираетесь выезжать?
— Завтра утром.
— Возьмите в попутчики Жукова, он может там вам пригодиться.
— Я того же мнения, — Василий Михайлович не кривил душой, а произнес искренним тоном.
— Тогда не смею задерживать.
Штабс-капитан удалился, дробный стук подкованных каблуков стих за дверью.
Глава двадцать четвертая
Мчите, кони, мои кони…
ВЫЕХАЛИ НЕ ТО чтобы засветло, но хоть глаз выколи. Штабс-капитан еще с вечера предупредил Михаила: «Выезжаем в пятом часу». Жуков хотел было возмутиться, но осекся под пристальным взглядом. Опять ни свет ни заря поднимайся, когда самый сладкий сон, и по декабрьскому морозу навстречу неизвестности.
Сто верст пролетели не в одно мгновение, но довольно быстро. Дорога оказалась не завалена снегом. Было видно, что по ней в столицу идут обозы, то с сеном, то с мясом, то с овсом, то с пшеницей. Город, как огромный зверь, прятал в своем чреве все, словно не мог насытить бездонный желудок. Вот поэтому нагруженные сани то и дело попадались по пути.
Миша, уткнув нос в воротник тулупа, дремал все сто верст, намереваясь наверстать сном ранний подъем.
Поначалу Василий Михайлович строил планы на следственные действия, которые необходимо обязательно провести в уезде, потом же, как и его попутчик, убаюканный монотонным движением, начал бороться со сном, но проиграл сражение, открывая на миг осоловелые глаза, чтобы вновь оказаться в объятиях Морфея.
Двухэтажное, ничем не примечательное здание полицейского управления из красного кирпича с железной, крашенной в черный цвет крышей находилось на центральной улице, носившей уже почти сто лет название Новой. Напротив находилась уездная управа с вычурными литыми перилами парадного входа.
— Нам куда? — спросил не до конца проснувшийся Михаил, прикрывая зевоту ладонью.
— Вот служивый нам подскажет, — штабс-капитан кивнул в сторону городового. — Послушай, любезный, — обратился он к полицейскому, — где нам найти господина Цехановского?
