— Не ты ли старостой? — вопросом на вопрос ответил Василий Михайлович.
— Так ит, может быть.
— Я приехал из столицы не загадки разгадывать, — поднял голос приезжий.
— Дык я что, — было видно, что старик от начальственного голоса не оробел, а лишь приосанился. — Мало ли по дорогам нашим людей разъезжает.
— Ты, старик, пыл-то поумерь, — штабс-капитан произнес спокойным тоном.
— Ваш высокородия, мы ж люди темные.
— Полно тебе, может, в избу пригласишь?
— Ежели не побрезгуете, то милости просим.
В горнице приезжие увидели неожиданную роскошь для деревни — окно с большими стеклами. Лампа с закопченным стеклом горела на некрашеном столе пред раскрытою книгою, на нем стоял начищенный самовар. На голой стене висела полка с десятком книг.
На другой половине, опрятной и низенькой, жили хозяева: староста, он же церковный сторож, и его жена, которой в горнице не было.
— По делам али как? — старик добавил огня в лампе, подкрутив ручку.
— По служебным.
— Из самой столицы, из уезда и волости к нам приезжали, и мы вроде опчеством за нынешний год недоимок не имеем.
— Мы с инспекцией по земельным наделам.
— Во как, я звиняюсь, у нас ни с кем тяжб нет.
— И с господином Анисимовым?
— Никаких, имение-то в двух верстах от нас.
— Хозяин в имении?
— Кто знает? На службе в церкви не бывает, да и новый управляющий батюшку не посещает.
— Понятно, а как они там?
— Вот это нам неведомо, они сами по себе, мы сами. Они баре, а мы кто?
— Что ж, — посетовал штабс-капитан, обернувшись к Михаилу, — не хотелось бы на ночь глядя без крыши над головой остаться.
— Дак до волостного рукой подать, пять верст.
— Хорошо, — кивнул Василий Михайлович, — но сперва к господину Анисимову.
— Как скажете, — подал голос Жуков, молчавший до тех пор.
Только на улице у саней штабс-капитан с досадой произнес:
— Едем в неизвестность, ничего толкового не узнали ни в уезде, ни в стане, ни у этого старика.
— Не впервой, — попытался отмахнуться Михаил.
— Да не хотелось в волчью пасть да без подготовки.
— На месте видно будет.
— Вот именно, что на месте. Тогда, Миша, тебе предстоит больше молчать, чем вступать в разговоры, и в нужных местах кивать и поддакивать.
— Чего ж неясно-то. Это с превеликим удовольствием.
От ворот до крыльца имения дорога была почищена от снега. Вдоль нее высились старые деревья, укутанные в белые одеяния. Не успели остановиться, как с высокого крыльца сбежал молодой человек лет двадцати в расстегнутом пиджаке.
— Петр Глебович не принимает, — сразу же без приветствия произнес он глухим голосом.
— Доложи господину Анисимову, — не обращая внимания на слова молодого человека, Василий Михайлович вышел из саней, — господа Орлов и Жуков из столичного управления наделов просят принять по служебной надобности.
— Прошу следовать за мной, — встретивший учтиво поклонился.
В прихожей с большими окнами и десятком зажженных свечей молодой человек так же учтиво произнес:
— Я доложу Петру Глебовичу.
Орлов отряхнул снег с шапки и расстегнул шубу, было заметно, что в доме не экономят на дровах.
Ждать пришлось недолго, тот же молодой человек с приклеенной улыбкой появился, словно из ниоткуда.
— Господа, Петр Глебович ждет вас. Разрешите ваше платье. Прошу.
Пришлось пройти в большую залу с высокими потолками и лепниной по углам, посредине висела большая люстра с хрустальными каплями, в которых преломлялся разными цветами мотыльковый огонь свечей.
— Здравствуйте, господа, чем обязан вашему визиту? — Анисимов поднялся с кресла, держа в руках зажженную сигарету и устремив взгляд внимательных глаз на вошедших. Едва заметная настороженность не ускользнула от внимания штабс-капитана.
После приветствия чиновник представился:
— Коллежский секретарь Василий Михайлович Орлов, чиновник по поручениям при губернской земской управе, и мой помощник губернский секретарь Михаил Силантьевич Жуков. По служебной надобности инспектируем уезд.
— Чем же моя скромная персона могла заинтересовать управу?
— Господин Анисимов… — начал было столичный чиновник.
— Давайте запросто: Петр Глебович, — замахал руками хозяин, — без официальности.
— Петр Глебович, извините, что обеспокоили, — продолжил штабс-капитан, вежливо раскланиваясь, — но если честно, то сбились с дороги, возвращаться в волость не близкий путь.
— Понимаю, — улыбнулся Анисимов, но улыбка вышла какой-то чересчур натянутой, словно художник не удосужился ее закончить на портрете. — Мой дом в вашем распоряжении.
— Благодарю за понимание, — было заметно, что Орлов искренне обрадовался, даже потер от удовольствия руки.
— Мне самому приходится иной раз пользоваться гостеприимством. Могу что-нибудь предложить?
— Видите ли, — начал столичный чиновник и добавил без излишней застенчивости: — Мы почти весь день провели в дороге…
— Тогда, надеюсь, не откажете составить мне компанию за ужином?
— Это было бы большой любезностью с вашей стороны.
— Степан, — крикнул хозяин в сторону двери, из-за которой, словно джинн в восточной сказке, появился молодой человек, ранее встретивший гостей у крыльца. — Господа будут ужинать со мной, и… приготовь гостевые комнаты, — и повернулся к столичным чиновникам: — Не могу же я оставить вас без крова на ночь.
Орлов наклонил голову и приложил руку к груди, показывая тем, что они с удовольствием воспользуются предложением хозяина.
Тот ответил с той же натянутой улыбкой.
— Это мой долг хозяина, — потом вновь обратился к молодому человеку: — И принеси… — повернул голову к Орлову: — Какую настойку предпочитаете: клюквенную, рябиновую или анисовую?
— На ваше усмотрение.
— Хорошо. Степан, принеси анисовую.
Молодой человек так же бесшумно, как и появился, исчез за дверью. Не прошло и десяти минут, как Степан вернулся с подносом, на котором возвышались хрустальный графин и три рюмки, выделяющиеся золотыми ободками.
Вроде бы беседа текла в течение этого времени, но если бы каждого из присутствующих и спросили о ней, то никто не смог повторить, о чем шла речь, хотя никто не выходил за рамки исполняемой роли: Петр Глебович играл в рачительного хозяина, а приезжие изображали гостей, волею случая заброшенных в такую даль от столицы.
