Жуков из последнего ряда денежную купюру отложил в сторону, а банки постарался поставить так, как они были.
Сложенная купюра перекочевала в карман. Миша отряхнулся и пошел к лестнице.
Он чуть ли не отпрыгнул в сторону, когда перед ним возник человек. Полегчало сразу, это был штабс-капитан, но сразу бросило в холодный пот.
— Дверь! — с отчаянием чуть ли не вскрикнул Жуков.
— Щелкнула, — как ни в чем не бывало произнес Василий Михайлович.
— Мы же в мышеловке, — отчаяние не покидало молодого агента.
Орлов пожал плечами, что, мол, уже произошло.
— Нам без посторонней помощи не выбраться.
— Ты пробовал?
— Да.
— Пошли посмотрим, — и Василий Михайлович начал подниматься по лестнице.
Глава двадцать девятая
Донесения тоже разными бывают…
ПУТИЛИН ЗАКАНЧИВАЛ ОБЕД, когда раздался звон колокольчика.
— Несет нелегкая кого-то, — сердито проворчала Глаша.
В прихожей открыли дверь.
— Да это не гость, — сказала она, заглядывая из полутемной прихожей в столовую. — Молодец пришел какой-то, — ее голова скрылась, потом снова заглянула:
— Он не называет имени.
— Проводи в кабинет, пусть там подождет, — недовольным голосом сказал Иван Дмитриевич, продолжая подносить ложку ко рту.
Затягивать обед он желания не имел.
«Не вовремя приходят, — досадливо думал начальник сыска, — есть же сыскное, я не каторжный».
— Не вовремя, — пробормотал Путилин, входя в кабинет. Нельзя же во всякое время дня и ночи, хотя это только ворчание, приходится по первому требованию спешить на службу…
Молодой человек лет семнадцати вскочил со стула, сделал попытку стать навытяжку у большого стола. Иван Дмитриевич сел в кресло, строго оглядел пришедшего с ног до головы и сердито сказал:
— С чем пожаловали?
Молодой человек покраснел, хотел что-то сказать, но, наверное, пересохло в горле. Путилин поднялся, налил в стакан из стоящего здесь же в кабинете графина воды, протянул ему.
— Я вас внимательно слушаю, молодой человек.
Краска не сходила с его лица.
— И что вы стоите! Присаживайтесь, — указал он жестом на стул, стараясь говорить тихо, но довольно властно. Состояние молодого человека можно было понять, стеснительность вкупе с робостью не позволяли ему произнести хотя бы одно слово.
Молодой человек старательно поправил сюртук. Путилин тяжело вздохнул и спросил с сухой вежливостью:
— Чем могу служить?
— Извините, господин Путилин, — начал довольно внятно, но совсем уж тихо молодой человек. — Знаю, что надо в сыскное, но стыдно…
Иван Дмитриевич не перебивал его, молодец оборвал себя на полуфразе.
— Так чем, молодой человек, могу служить? — постарался он ободрить гостя. — Раз уж вы пришли ко мне, то рассказывайте, я слушаю, тем более что кроме меня нет других слушателей. Итак?
Гость собрался с духом, быстро и отчетливо сказал тоном служебного доклада, словно вымуштрованный чиновник:
— Арестуйте меня, я — вор и ко всему прочему игрок.
Наверное, более удивленного взгляда он никогда в жизни не видел, Путилин был потрясен.
— Расскажите все по порядку, — произнес он, сердитый тон исчез.
— Я украл у маменьки ожерелье и браслет, заложил их, а вырученные деньги проиграл в карты.
Хорошее получается дельце.
— А почему вы не признаетесь в содеянном дома?
Юноша выпрямился, словно статуя Суворова, запрокинув театрально голову.
— Честь не велит.
— Молодой человек…
— Нет, — он позволил себе перебить старшего по годам. — Мне легче пойти на каторгу, чем признаться дома в этом моем проступке.
— Скажите, а как вы перенесете позор судебного процесса? — подлил Путилин масла в огонь его смятенной души. — Представьте зал, полсотни зевак, что будут глазеть на вас, сидящего на скамье. Среди присутствующих ваши родственники, скрывающие под вуалями лица, сгорающие со стыда. Вы этого хотите?
— Я об этом не подумал, а нельзя меня сразу в тюрьму?
— Молодой человек, вначале идет следствие, устанавливаются факты преступления, снимаются допросные листы не только с вас, но и с родных, с кем вы проживаете, чтобы установить, в самом деле ли похищены вещи. Потом назначается день рассмотрения дела.
— А почему нельзя сразу нести наказание, ведь я признаю, что совершил преступление?
— Повторяю для вас, а если вы решили себя оговорить, а на заседании пьеску разыграть?
Молодой человек топнул ногой, насупился, даже руку на пояс положил, и произнес дрожащим от возмущения тоном:
— Как же так, я же признаюсь, что преступник, а вы… — он махнул рукой.
Путилин улыбнулся.
— Присядьте, молодой человек, и успокойтесь, раз уж это дело частное, — продолжал Путилин. — Садитесь, молодой человек… Садитесь…
Гость сел на стул, рядом с полицейским, руки его нервически дрожали.
— Скажите, вы согласны на процесс… — начал было Путилин, но тот перебил:
— Ни за что.
— Ну, тогда послушайте моего совета, ступайте домой и признайтесь матушке в содеянном без излишних свидетелей.
— Но какой стыд! — он закрыл руками лицо.
— Пусть этот стыд вы испытаете единожды, и, надеюсь, этот случай послужит вам уроком на будущее.
— Какой стыд, какой стыд, — причитал он.
— Вы молоды, ваша жизнь только начинается, и не стоит ее начинать с тюремного застенка, — Иван Дмитриевич сгущал краски, но ради блага этого совестливого юноши. — Перед вами широкая дорога, и не смейте больше уходить от нее в сторону, в поисках сомнительных тропинок.
— Да, вы правы, но как я смогу рассказать?
— Помните в первую очередь, что вы — мужчина, и имейте мужество признавать порочащие вас проступки, а еще лучше таковых не совершайте.
— Да, теперь я знаю, как должен поступить.
— Вот и хорошо…
После ухода молодого человека Путилину стало как-то не по себе: сколько таких ходит по свету неприкаянных, готовых в одну минуту перечеркнуть не только свою, но и чужую жизнь.
В ДЕВЯТОМ ЧАСУ пополудни Путилин взял со стола написанную небрежным почерком бумагу и со всей внимательностью приступил к чтению:
Донесение.
Я, агент сыскной полиции коллежский регистратор Коврижкин Григорий Петрович, заступил на пост в 8:05, сменив агента Сенникова.
