Когда уставшие ноги вернули нас на корабль, Челеста в изнеможении бухнулась ничком на кровать. Снова возникла мысль: надо сказать ей про фикцию, притворявшуюся юбочкой, которую сама девушка отчего-то принимает за нормальную одежду. Вместо этого:
– Не пойми неправильно, но мелко мыслишь.
Я уселся в кресло (пусть уж остается креслом этот удобный для сидения нарост на ровном месте), руки взялись было за рычаги управления, но взгляд не захотел отрываться от человека, с которым разговариваю.
– Бери масштабнее, – продолжил я. – Города на краю света, неведомые острова, заброшенные храмы, вулканы…
Поскольку слова собеседнице ничего не говорили, в речи использовались жесты, и на «вулканах» руки изобразили конические горы.
В глазах Челесты вспыхнуло узнавание.
– Си-си. Вольо гвардарэ ле грандэ пирамиди.*
*(Да-да. Хочу увидеть великие пирамиды).
Здесь перевода не требовалось. Что ж, пирамиды, так пирамиды.
Но сначала нужно решить проблему с ночлегом. Кровать одна, пусть и большая. Мы разного пола. Хоть и симпатичные. Но еще недостаточно сблизившиеся, чтобы… В общем, чтобы. К тому же, у нее только что погиб парень. И сама она еще долго от пережитого не очухается, оттого и стараюсь отвлечь всякой всячиной.
И одеяла на постели не было. Потому что в корабле ни холодно, ни жарко, а так, как нужно. Но одеяла-то, чтобы прикрыться – не было.
Я снова почесал репу, аж сморщился от усердия. На этот раз столь эффективный метод не сработал.
– Черт с тобой. – В голову пришло единственно приемлемое решение. – Буду спать на полу.
Глава 3
Внизу расстилалась красивейшая долина, последние лучи умирали на розовых отрогах. Что интересно, розовыми неприступные верхушки гор являлись сами по себе, в отличие от виденных во всех других горах серых вершинах. Или белых, если они покрыты снегом. Но никак не розовых, как здесь.
Солнечный свет делал их оранжевыми. Обрамлявшая долину корона скал напоминала крепость титанов, которые некогда играли здесь в великанские войнушки. Ступенчатые осыпи, словно сложенные из блоков, больше подходили искусственным сооружениям – так бы они выглядели, если за крепостью не присматривать несколько тысяч лет. Будучи обладателем чуждого современному человечеству корабля, теперь я допускал все что угодно.
Эта долина показалась лучшей и самых прекрасной из найденных поблизости. Поблизости – это уже в Альпах. Кстати, итальянская спутница почему-то упорно именовала их Доломитами. Облет и поиск заняли не более получаса, вызвав у грустившей некоторое время Челесты прилив энтузиазма. Кажется, у нее второе дыхание открылось, хоть сейчас готова лезть на пирамиды.
Готова – не значит сможет. Всему свое время. Корабль сел на остром высоком пике, далеко внизу через нетронутую природу тянулась вереница туристических автобусов. Отсюда похожи на муравьев, что колонной тащат по тропке пищу для своей королевы. Воображение расшалилось, и туристов стало немного жаль.
По моей просьбе корабль уменьшил внешнюю яркость, панорама затемнилась и сузилась. По кораблю раздалась команда «отбой».
Как Челеста ни оттирала ноги перед входом, пропыленные ступни остались черными. Девушку это нервировало. Несколько раз, когда я смотрел в другую сторону (ну, делал такой вид), сзади к глазам задиралась пятка с въевшейся грязью, а губки кривились. Наконец, терпение кончилось:
– Ольф довэ поссо лаварми?*
*(Где можно помыться?)
В последние часы мою смекалку либо глючило на чем-то простейшем, либо накрывало гениальными прозрениями. Чтобы сразу качнуть ко второму, руки новоявленного юнги потерлись друг о друга, затем виртуально омыли лицо. К ногам девушка дипломатично внимания не привлекла.
Продемонстрированный в туалете умывальник вполне устроил, хотя скуксившееся личико Челесты изобразило, что в столь волшебном летающем дворце можно было придумать что-то покруче. Поднятая выше пояса ступня погрузилась в выемку, словно в раковину, где на нее с остервенением накинулись пальцы.
Душ бы включить, но это дело слишком интимное, а в сложившейся ситуации еще и хлопотное, учитывая, сколько проблем придется решить по ходу. И сколько еще создать. Не хочу. Лучше сделаем вот что.
Приведенная в действие функция горшка, которую я назвал «биде», заставила девушку перебазироваться на новое место, и во время дальнейшего оттирания на меня иногда летели смущенно-благодарные взгляды.
В какой-то момент они изменились в сторону неуютности.
– Можно закрыть дверь, – предложил я. – Позовешь, когда потребуется.
Чуть позже, по ее выходу, я указал на себя, затем на пол.
– Буду спать здесь. – Последовала пантомима с ладонями под щекой, закрытыми веками и храпом. – А ты – здесь.
Указательный палец прыгнул на нее и на кровать.
Затем я тоже привел себя в порядок, а когда вышел из «габинетто», на меня глядели испуганные глаза забившейся в глубь будуара Челесты.
– Спокойной ночи. – Я чинно улегся внизу.
Сверху донесся вздох облегчения, затем слова:
– Прего кьюди ле финестре.*
*(Пожалуйста, закрой окна)
– И тебе хороших снов.
Не люблю спать в одежде, это не сон, а черт-те что и сбоку бантик. После армии, где доводилось улетать к Морфею в полной выкладке в положениях сидя и даже стоя, лечь на всю ночь в том, в чем ходишь, казалось кощунством. Исключения дозволялись, но не поощрялись. Сейчас ситуация не позволяла раздеться на виду или в одних трусах выйти из туалета, который отныне исполнял дополнительную роль кабинки для переодевания. Хватит с бедняги переживаний, пусть хотя бы от меня гадостей не ждет. Но спать нужно с удобством, потому уже лежа я стянул с себя лишнее, которое на всякий случай осталось под рукой. Сатиновые семейники в полосочку прекрасно стояли на страже приличий, а чтоб не нарываться на излишний интерес к своей персоне, пришлось еще сильнее сузить погасшую панораму дня.
Уснуть не получалось. Мешало многое, взять хотя бы соседку, которая сонно ворочалась неподалеку. Нет, лучше не брать. О, великий и могучий…
Чтоб отвлечься, стал размышлять о родном языке. Однажды мне на глаза попалась шутливая история придумывания языков. Русский язык: «А давай писать слова в случайном порядке, передавая смысл интонациями». Болгарский: «А давай прикольнемся над русским языком». Польский: «А давай говорить по-славянски, но по западноевропейским правилам». Японский: «А давай говорить все звуки с одной интонацией, как собака лает, и чтобы все боялись». Английский: «А давай, букв будет немного, все они простые, но гласные пусть читаются как попало». Французский: «А давайте, половина букв будет читаться фиг знает как, а половина – вообще не будет».
И ведь не поспоришь. А насчет родного языка – вообще тихий ужас, кошмар студента-иностранца. Вот сидит на ветке птичка. Должна бы стоять, потому что на ногах, но по-русски – сидит. Причем, стоять не может вовсе, хотя ноги есть. Но если убить бедную тварь и сделать чучело, оно будет стоять. А сапог на ноге – сидит. А дождь – идет. Куда, черт его дери?! Вниз?! Вниз – падают, а идут по горизонтали!
