— Как это?
Я должна, должна тянуть время, а он хочет поговорить — психопаты ужасно одиноки в социуме, особенно те, кто скрывает свою двойственную природу под маской какого-то другого гражданина, хорошего товарища, любимца детей и животных.
И он хочет поговорить, а Лилька спряталась под одеяло — она понимает, что происходит нечто очень плохое, она в свои почти четыре года уже отлично знает, какое оно, это плохое. И я должна уцелеть ради нее, иначе она тоже пропадет, даже если сейчас выживет.
— Я все думала, кто ее убил, и решила, что Митрофановна.
— Так оно и есть. — Рыжий Пиджак садится в кресло. — Ладно, время есть, расскажу.
— Точно есть? А то ведь Степан…
— Ну, как раз со Степаном твоим я разобрался в первую очередь. — Рыжий Пиджак хохочет. — Пришел, понимаешь, с каким-то веником в руках, а я возьми и открой. Кладовка у тебя хорошая.
Он убил Степана.
Сказать, что я разозлилась, — это ничего не сказать. Степан-то всяко был ни при чем, он приходил сюда по доброте душевной, и вообще я в жизни не знала никого, кто умел бы так заботиться обо мне, кого не испугали бы мои проблемы и прошлые обиды. Он просто приходил и был с нами, не знаю даже, зачем ему это понадобилось, но он это делал, и я ждала его. И осторожно радовалась ему. А я немногому радовалась в жизни.
Теперь и его нет.
— Так что время есть, дорогая Линда Альбертовна. — Рыжий Пиджак словно пробует мое имя на вкус. — Имя шикарное, кстати. И сама ты девка симпатичная, хоть тощая и со странностями. Убивать мне тебя жалко, и девчонку тоже, так что, если мы договоримся, обещаю: больно не будет.
Вот это как бы даже сожаление — очень страшно.
Сидит человек и рассказывает, как он станет убивать тебя и твоего ребенка.
— Зойку я убил с удовольствием. — Рыжий Пиджак ухмыляется. — Знаешь, я же в органах столько лет, и такой мрази нагляделся, не поверишь, уже тошнит от них. Все эти синяки, по пьяни режущие всех, до кого дотянутся, все эти уголовники, которые выходят из тюрьмы и тут же принимаются за старое, и просто хитрожопые граждане типа Зойки, способные на все, главное — чтоб шито-крыто, так вот вся эта быдлятина только мешает жить нормальным людям. А я на пенсию собрался по выслуге, и заметь: сам забочусь о своем будущем, не жду милости от государства.
— Ну, это разумно.
— То-то, что разумно! — Рыжий Пиджак заметно оживился. — И мальчишку я не хотел убивать, но кто ж знал, что он ничего не видел, а рисковать я не мог. И веришь — я рад, что он жив, честное слово, рад! Я сзади подошел, он не видел меня… но раз он жив, то я очень рад, пусть живет и будет здоров.
— Я верю.
Он словно даже радуется моим словам.
— Вот ты меня понимаешь, я знаю. Хоть кто-то понимает меня, надо же, и я вынужден буду убить тебя, да что ж такое! Но расскажу тебе, как убили эту тетку, Полину Щеглову.
— Ага, расскажи.
Я смотрю на Лильку, но она спряталась, молодчина. Лилька умная девочка, и это у нее точно от меня. Уж не знаю, каким образом ей удалось обойти ущербные гены родителей, но она это сделала. Эта девчонка — победительница, и я выживу, и она тоже, вырастет и станет художницей, да вообще кем захочет.
Но мы с ней должны выжить. Не может быть, чтоб Рита не поняла мой намек. Рита умная, и муж у нее отличный, и пусть сажает меня в обезьянник, я даже не обижусь, наверное.
— Ну, так баба эта, Митрофановна, взбунтовала против Полины местных теток. Думала, что та сбежит, и все. А эти безголовые охотно повелись. Знаешь, когда замужем за алкашом, хочется верить, что в твоих бедах виновен кто-то другой, а не ты сама. А пацаны слышали эти скандалы дома, а когда живешь со страхом, каким сегодня придет папаша, да что они с матерью затеют… а пацаны были в таком опасном возрасте. Ну, и решили, что это Полина виновата. И решили ее убить, а Лешка с ними за компанию пошел. Выследили Полину в подвале, ночью — она пошла туда с намерением кое-что достать. Она точно не знала, где спрятана нужная ей вещь, но каменная плита была помечена особым образом, и она подбирала ключи к отсекам, и сделать это незаметно было сложно, а потому она подзадержалась в этом доме. Вскрывала по одному отсеку в неделю, искала под плитами. И вот остался один отсек, самый крайний — и самый опасный, потому что близко к выходу, могли услышать или увидеть свет фонарика. И вот она подбирает ключ, перебирая свою связку, открывает отсек, она даже уже вскрыла плиту, начала копать, а тут пацаны. Лешка рассказывал, что они следили и видели, как она эти ключи перебирала, потом копала, а по итогу им надоело ждать, и Колька стукнул ее по голове, а Ленька ударил ножом. Чтоб, значит, в их семьи не лезла, не баламутила.
— Быть того не может.
— Может. — Рыжий Пиджак смеется. — Всегда хочется найти виноватого где-то на стороне, так что может. Но, ко всеобщему ужасу, Полина от этих ран не умирает, и тогда Лешка не выдерживает и бежит к матери. Та несется в подвал, где перепуганные пацаны и раненая Полина. И тетка эта, Митрофановна, мигом соображает: Лешку тоже припутают, как соучастника. И она говорит пацанам: ступайте по домам, а я ее перевяжу и утащу подальше отсюда, она и не вспомнит ничего, по башке ударенная, — типа, я медик, я знаю. Но молчок, намертво. И пацаны убегают, а Митрофановна добивает Полину ножом, который принес Ленька. Это как раз и есть сильный удар в горло, задевший даже позвонки. Она же знала, что такой нож не слишком хорош для дела, а скальпеля у нее не было.
— И зарывает ее в отсеке.
— Да, под плитами. — Рыжий Пиджак кивает. — И связку ключей туда же бросает. Полина успела поднять две плиты, и Митрофановна разбирает еще несколько, чтобы похоронить тело.
— Крови было море.
— Да. — Рыжий Пиджак кивает. — И она вытирает кровь, лишнюю землю прячет в камин, а потом ставит на то место кресло и доски от шкафа. И когда она копала, то нашла предмет, который искала Полина. Вот тот самый ящик, который потом ты утащила из флигеля. Я видел, да. Я же его и забрал, но какое разочарование. Зато я понял, отчего Митрофановна взъелась на Щеглову: Лешка у нее был приемный, а Полина была его родной матерью. Она ведь думала, что Полина за сыном пришла, а той клад был нужен, а Лешка был ей что прошлогодний снег. Так-то, у каждого свои ценности, Полине побрякушки были важнее всего, а Митрофановне — Лешка.
— Ага, я видела документы. Я вот о чем думаю… Митрофановна не могла не знать, что игрушки эти ценные, ведь это был клад.
— Думаю, что-то она подозревала, но если ей, например, сунуться их продавать, всплыло бы убийство. — Рыжий Пиджак презрительно сморщился. — Ведь легально она продать это не могла, все же знали о коллекции Карелина, ее бы прижали на предмет «откуда дровишки?», и раскололи бы в пять минут, и это она отлично знала, она ж была умная тетка, говорю тебе. Так что сидела тихо с этими ценностями, только и радости, что в сервант поставить, тут уж она себе не могла отказать.
