На этот раз она выскользнула из замка поздно вечером. Неся в руках крытое лукошко, пробралась вдоль стены к кустам на берегу, от них оглянулась на башню и боевую галерею на крыше. Рассмотреть что-либо в сумерках у нее не удалось, и девочка решила, что все в порядке – ее тоже никто не видит. С этой мыслью Софья двинулась дальше, без труда находя дорогу в лунном свете, вышла на причал, по нему пробралась в глубину камышовых зарослей. Еще раз посмотрела в сторону караульных, но среди высоких, вяло качающихся стеблей ничего рассмотреть не смогла.
Решив, что все в порядке, девочка села на помост, свесив ноги вниз, открыла крышку берестяного лукошка, перебрала тонкими пальчиками содержимое, подняла глаза к небу, вскинула ладонь, целясь указательным пальцем на висящий в зените полумесяц. Наклонилась, зачерпнула воды, опять немного пролила, одновременно метясь в небо. Пошептала, что-то прикидывая, вздохнула:
– Еще полчаса… Жалко, Луна не полная. Однако гостей не задержишь, придется так. Ну, хотя бы растущая…
Софья поднялась на корточки, достала из лукошка уголек, крутанулась на пятках, ловко нарисовав почти правильный круг, начертила руны сверху, снизу, потом сразу по две справа и слева от себя. Затем извлекла огарок свечи, глиняную колбочку. Сняла крышку, подула внутрь, раздувая тлеющий трутный гриб в яркую искру, прикоснулась фитилем. Тот почти сразу загорелся.
Девочка чуть выждала, убеждаясь, что свеча действительно горит, кивнула, закрепила ее в центре круга. Потом раскрошила пальцами уголек и еле слышно зашептала:
– Плотью мертвой поклонюсь дню прошедшему, водой живой поклонюсь дню грядущему… – Она опять черпнула водой, омывая уже нанесенный рисунок вместе с рунами. – Кровью своею поклонюсь ночи переменчивой.
Последний поклон она сопроводила тонкой струйкой из деревянной фляжки. Торопливо бросила ее обратно, достала волос княжича Василия, намотала на палец. Потом решительно выдернула свой, намотала сверху. Скатала их с пальца, спутывая в единый жгутик, и вскинула лицо к небу:
– Тебя прошу, Луна небесная, красота ночная, властительница темная. Ты меняешь день на день, месяц на месяц, зиму на лето. Плотью мертвой, водою живой и кровью настоящей заклинаю принять и благословить союз вечный. Как я связываю накрепко плоть свою и плоть суженого во единый узел, – она скрутила волосы между пальцами в плотный переплетенный комок, – так бы я, дщерь Софья, и отрок Василий накрепко меж собой связались, прочно и неразрывно, до тех пор, покуда узел сей надвое не расплетется…
Юная чародейка показала волосяной комочек сияющему в зените месяцу, а затем поднесла его к пламени свечи, позволила скрутиться, обращаясь в пепел, и старательно растерла между подушечками пальцев. Заботливо засыпала получившуюся пыль в горлышко фляги и заткнула пробку.
Заговор на вечную любовь, скрепленный ночными духами и заверенный ночным светилом, был почти готов. Не хватало только самого последнего условия: брачного пира. Пепел скрепляющего два сердца узла, развязать каковой после сожжения стало невозможно, юноше и девушке надлежало скушать. Обоим. Желательно – вместе. Но если сама Софья могла сделать сие легко и непринужденно – то с Василием следовало что-то придумать…
– Налью вина, да и напою, – решила юная чародейка и тут же поправилась: – Вместе выпьем!
Она опустила флягу в лукошко, осмотрелась. Побросала туда же остальные свои припасы, оставив только свечу. В ее свете старательно смыла и растерла угольные руны, сам круг. И вдруг насторожилась: на берегу зашелестели осторожные шаги.
– Ты видишь? – послышался мужской шепот. – Вона, огонек средь камышей!
Софья поморщилась, быстро смахнула совсем уже куцый огарок. Опять прислушалась…
– Али померещилось? – засомневались караульные.
Девочка чуть скривилась, взмахнула понизу рукой, громко плеснув, опустила лицо к самой воде и тихонько напела:
– Сю-юда-а… Идите сю-юда-а… – и тихонько засмеялась.
– Чертовы навки!!! – испуганно шарахнулись назад мужчины и бодро стреканули к замку.
Все люди знают, что холодные утопленницы ищут горячей любви… Но всем известно и то, что водяные девы только имеют дурную привычку утаскивать избранников к себе домой, на озерное дно. В отличие от русалок, которые вполне способны выжить и на суше. Заморочить, заболтать, зачаровать… а потом либо замуж за пойманную жертву выскочить, али ребенка под дверь подбросить, коли мальчик уродится.
В общем, к какой водяной девке в лапы ни попади – для парня сие добром не кончится.
Иные юнцы, правда, ходят по молодости к воде за приключениями, легкой любви поискать – но среди замковой стражи таковых, понятно, не водилось. За чужаком-лазутчиком зрелые воины бы кинулись без колебаний и даже супротив отряда целого в смертный бой с готовностью бы вступили! Но вот слабый девичий смех из воды навевал на суровых ратников настоящий ужас…
Софья снова рассмеялась – стараясь, правда, делать сие как можно тише, собралась и отправилась в замок.
* * *
Завтракали князь и его гости, понятно, за тем же столом и тем же числом, что и ужинали. Вот токмо угощение состояло ныне из убоины, белого хлеба, ревеня и меда. И, само собою,чуть кислого и прозрачного, как озерная вода, вина.
– Мне так показалось, Василий Дмитриевич, тебе отцовский замок зело понравился? – к концу трапезы невинно спросила гостя Софья, ныне принарядившаяся в платье с парчовой юбкой и атласным верхом; вокруг ее шеи лежало широкое оплечье, сплошь усыпанное самоцветами поверх серебряной сеточки, и еще одна сеточка лежала у девочки на волосах – легкая понизь с небольшими жемчужинами на узлах.
– Я же вчера сказал, – кивнул княжич. – Очень понравился!
– Хочешь, я тебе его покажу? – улыбнулась девочка.
– Буду благодарен… – тут же вскинулся паренек, еще не забывший странного вечернего приключения.
– Тогда пойдем, – словно бы боясь, что он передумает, сразу поднялась девочка. – Ты ведь уже поел?
– Благодарствую, княже, за хлеб, за соль, – встав, поклонился хозяину дома Василий и вслед за дочерью Витовта поспешил к двери.
Первым делом Софья повела гостя на замковую башню, с которой было видно чуть ли не все озеро, прислонилась спиной к зубцам и повела рукой, указывая куда-то вправо:
– Видишь деревню? Там старый замок. Ныне токмо подати туда сбираются да конюшня с лошадьми осталась. Там ныне и ваши скакуны, и святительские лошади, – девочка, чуть прищурясь, смотрела не наружу, а на своего спутника. – Неужели тебе было не страшно? Тысячи верст в неведомых краях! А если бы разбойники али эмиры тамошние схватили?
– Разбойники большими ватагами токмо на Волге нашей сбираются али в степи, – ответил Василий, искренне любуясь хрупкой спутницей. – В восточных землях людей много, а скрытных мест мало. Там даже в сказках душегубы шайками не собираются. Сколько их может случиться? Пять, десять? Так семерых ушкуйников мы с холопами в Сарае вовсе без труда положили. Чего их бояться?
